Жизнь всегда берет свое
Ссылки на оригинал: стр1, стр2, стр3, стр4
Борис Николаевич Климычев – замечательный российский писатель, один из крупнейших представителей историко-приключенческой прозы. В канун своего 80-летия он полон сил и замыслов. Он настоящий художник слова, писатель, который в своих произведениях действительно прославляет Томск, привлекает внимание тысяч и тысяч читателей к его истории, к истории Сибири.
Беседу с писателем ведет Валерий Доманский.
В.Д.
Борис Николаевич, профессию писателя не выбирают, но тем не менее, если всё начать сначала?
Б.К.
Я стал бы писателем. Выбрал бы эту судьбу. Не о деньгах думаешь, когда пишешь, даже не об издании. Из восьми романов, которые я написал, только три изданы отдельными книгами, остальные были опубликованы только в журналах.
В.Д.
У каждого писателя есть свое любимое «дитя фантазии».
Б.К.
Я бы поставил на первое место «Поцелуй Даздрапермы». Здесь я полностью удовлетворен тем, что написал.
В.Д.
Склонность к романному творчеству объясняется эпичностью Вашего мышления?
Б.К.
Может быть. Но написание прозаических книг – это и рефлексия своей жизни. А жизнь у меня была не простая. Я написал прозаические произведения именно потому, что много пережил, много испытал, перестрадал. Об этом хотелось сказать. Есть такой общий закон для писателя: чем больше страдаешь, тем больше пишешь. А если нет этого
опыта, то о чём можно писать? К сожалению, у нас есть такие ребята, которые, окончив университеты, пытаются писать прозу. А как писать, когда жизненного опыта никакого, кроме школьных и студенческих впечатлений или виртуального опыта. Вот и уходят они всё больше в эстетический поиск.
В.Д.
А как возникают замыслы Ваших исторических романов? Как Вы
собираете материал? Как работаете?
Б.К.
Трудно начать, решиться, трудно завершить. Но у меня есть своя тема, которая всегда меня мотивирует к творчеству. Это тема Сибири, тема неисчерпаемая. Хотя есть и другие темы. Сейчас много задумок о Китае. Собран большой материал. Моя дочь живет в Благовещенске, она встречалась с православными русскими людьми, казаками, которые живут в Китае, и собрала мне богатый материал. Надо сесть и писать. Там очень интересные события происходили. Это будет роман о Китае и России. Китай интересен тем, что он самодостаточен в философском плане, историко-бытовом, материальном. У него все есть. Он нескончаем. Я переписываюсь с одной русской австралийкой, даже печатаюсь в русском журнале в Австралии. С ней познакомилась моя дочь на каком-то
съезде православных, живущих вне России. Она из тех эмигрантов, которые во времена Гражданской войны сбежали сначала в Китай, а во времена Мао уехали в Австралию. Или в Аргентину... Она тогда была десятилетней девочкой, сейчас – старушка, мечтает о России, тоскует, пишет стихи.
Очень интересна история этой женщины, ее семьи и российских беженцев вообще. Они уехали как белые эмигранты, а сейчас тоскуют по России. Некоторые их них вернулись в Харбин, и китайское правительство дало возможность им жить в их бывших домах. Моя дочь встречалась с ними, брала у них интервью.
В.Д.
Несколько вопросов о Вашем романе «Прощаль». Произведение богато подробностями исторического и этнографического плана, в нём масса интересных деталей, на всём протяжении романа увлекает Ваша буйная фантазия, но по мере чтения возникает ощущение безысходности жизни. Вы создаете какой-то постмодернистский коллаж. Здесь нет веры ни в добро, ни в гуманизм. Кажется, что социальное зло неистребимо.
Б.К.
Думаю, не все так мрачно.
В.Д.
Мне видится, что у Вас особый взгляд на человека. В XIX веке даже в самые тяжелые моменты жизни побеждал гуманизм – на этом и стоит русская классика. Христианское, божественное все же остается, а здесь какой-то релятивизм, относительность всего сущего. Ничего нет в человеке, чтобы он сохранил свое человеческое достоинство.
Б.К.
Был же Ваня.
В.Д.
Но все-таки Вы верите, что в человеке есть что-то, что дает ему возможность нравственно выстоять независимо от общественного строя, от обстоятельств?
Б.К.
Естественно. Жизнь всегда берёт своё.
В.Д.
Раньше были абсолютные истины, верили в Бога, а сейчас мы всё равно с нашей научной картиной мира верить в Бога так, как верили наши предшественники, не можем. Что же для Вас человек?
Б.К.
Человек – это существо, которое борется, единственное в природе, которое сопротивляется. Могу повторить слова Горького.
В.Д.
Но Горький говорил, что если сильного человека нет, все люди мелкие, поэтому он, писатель, его создает. Надо создать сильного и красивого человека, чтобы человечество двигалось дальше. И мне кажется, что в современной литературе все меньше и меньше таких героев, которые бы притягивали читателя. Всё больше отталкивают.
Б.К.
Соглашусь, что в этом моём романе нет такого героя. Гибнут много, но гибнут оттого, что живут в такое время. Мне об этом много рассказывал отец.
В.Д.
В этом романе отголоски того, что Вам рассказывал отец. А в судьбе главного героя есть что-то от Вашего дедушки...
Б.К.
Дед по отцу похоронен на старом кладбище, где сейчас проходит улица Вершинина. Я сам был на этих кладбищах еще тогда, когда они функционировали. Там были кладбища и мусульманские, и католические, и еврейские, и татарские. Когда началась стройка, отец ходил, хлопотал, чтобы прах дедушки Николая Федоровича перенести куда-то в другое место. Вначале что-то обещали, а потом бульдозером срыли, а там ведь было захоронены люди известные, богачи города.
В.Д.
А сколько там было захоронено известных ученых, профессоров. Дед моей жены, известный биолог Герман Эдуардович Иоганзен был там захоронен. И там, на месте этих кладбищ, построены студенческие общежития.
Кстати, у меня вопрос о жутких сценах, которые изображены в Вашем романе. Эти штабеля трупов на берегу Ушайки, пирожки из мерзлой печени мертвецов... Все это было?
Б.К.
Было все.
В.Д.
Были эти случаи каннибализма?
Б.К.
Да, были. Ничего не добавлено. Это не только мне отец рассказывал, это рассказывали и все старики, которые жили в нашем районе.
Кстати, у нас детская площадка была там, где находились эти бараки.
В.Д.
А эта индустрия воровства в Войлочной заимке. Это тоже правда?
Б.К.
До сих пор там, где площадь Новгородская, все женщины ходят в платочках, молодые даже. Они уже не воруют, забыли, откуда все это идет. Но они боятся быть простоволосыми.
В.Д.
Здесь недалеко жил Клюев. Вы знаете, что после улицы Красного Пожарника Клюев поселился в Мариинском переулке, дом 38. И, оказалось, что в его доме собиралась воровская шайка. И ему срочно пришлось убегать, когда он узнал об этом.
Б.К.
Как раз от Мариинского перулка к Войлочной заимке очень близко. Между прочим, сам Ширинский-Шахматов жил на Войлочной заимке. Я был у тетки, которая помнит, что сдавала ему квартиру. И думается, что Ширинский там встречался с Клюевым. Этого дома уже нет.
В.Д.
В художественном тексте довольной сложной проблемой являются взаимоотношения автора и героев. Часто автор отдает свои мысли, переживания своим героям. Он может их любить, не любить. У Вас довольно жёсткая схема в романе, автор над героями, они словно марионетки, поступают так, как автор пожелает и, конечно, их внутренняя
жизнь неведома автору или только намечена пунктиром. Это сознательная установка?
Б.К.
Нет. Потому что все ситуации в романе взяты из жизни.
В.Д.
Получается, что не только автор над героями, но и время. В связи с этим вопрос о названии романа «Прощаль». Это ведь не только прощание с XX веком, это, наверное, трагическое прощание с той Сибирью дореволюционной, которая отделена этим страшным барьером, этой трагедией Гражданской войны. Может быть, это и размышление о судьбе Сибири. В одном лирическом отступлении Вы пишете, что нам остается только надеяться на будущее, что история повторяется, и нам приходится в нужное время выходить на фронты, прикрывать грудью страну, Россию, Родину, а взамен нам ничего не дается. Это действительно прощание с той Сибирью, которая была самодостаточна. Ядринцев писал о Сибири как колонии, но в какой-то степени Сибирь и сейчас колония.
Б.К.
В большой степени.
В.Д.
Поговорим о «Поцелуе Даздрапермы». Это все-таки роман-шутка, пародия или роман-коллаж?
Б.К.
Это, наверное, и пародия, и шутка, и коллаж, все вместе, потому что здесь показана смена времен, как люди себя в этот момент чувствуют. Я показал реально, как писатели жили при советской власти, при руководящей и направляющей линии партии.
В.Д.
Знаете, что мне в этом романе нравится? Ваши персонажи интересно беседуют о литературе. Литература для них является книгой откровений, окном, через которое врывается ветер перемен. И люди верят в литературу. Это в самом деле так, но вот сейчас литература серьезно не воспринимается. Ее воспринимают больше как развлечение.
Б.К.
Сейчас почти не читают. Информацию главным образом черпают из интернета и телевизора, но там уже нечего смотреть.
В.Д.
В завершение нашей беседы: что бы Вы пожелали своим читателям?
Б.К.
Я бы посоветовал им читать хорошие книги.
В.Д.
А ведь не читают...
Б.К.
Ко мне на ЛИТО ходит девочка, у нее хорошая память, она вызубрит то, что ей задают, а тексты не читает. Я ей подарил много книг, свой старый компьютер. И она стала читать. Выходит, что надо помогать современным детям стать читателями, понять причины, почему они не читают.
В.Д.
Большое спасибо. Мои самые наилучшие пожелания в Вашем юбилейном году.
Беседу с писателем Б. Климычевым вел В. Доманский
//Начало века. – 2010. - №1. – с.2-5.
