«Я люблю стихи в лаптях…»
В 1916 году поклонники русской поэзии нисколько не удивились, прочитав:
Где рай финифтяный и Сиринъ
Поет на ветке расписной,
Где Пушкин говором просвирен
Питает дух высокий свой,
Где Мей яровчатый, Никитин,
Велесов первенец Кольцов,
Туда бреду я, ликом скрытен,
Под ношей варварских стихов.
Нынешние любители поэзии (если они еще существуют!) могут упрекнуть поэта в нескромности. Как!? Поставить себя рядом не только с почти забытыми Львом Меем, автором «Вечевого колокола», или Иваном Никитиным (кое-кто еще может спеть «Ехал из ярмарки ухарь-купец»), но и с автором текста знаменитого гурилевского романса «На заре туманной юности» Алексеем Кольцовым и даже с самим Александром Пушкиным?!
Но Николай Алексеевич Клюев имел и имеет это бесспорное право. Горько лишь, что мы этого не знаем, чему причиной не одна трагическая судьба поэта, но и наша нелюбознательность.
* * *
Он родился 22 (10) октября 1884 года в Олонецкой губернии. Заметим, что в некоторых исследованиях названа иная дата рождения (24 октября, 25 октября, 1886 год, 1887 год). И дело не в отсутствии документов - сам «ликом скрытный» Николай Алексеевич старался затемнить многие страницы автобиографии, так и оставшейся запутанной и непонятной. Особенно противоречивы сведения о первых и последних годах его жизни.
«В Соловках я жил по два раза...». Соловецкий монастырь, знаменитый СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначена) был начиная с XV века опорой христианства и основой обороны севера России, в годы патриаршества Никона - одним из центров церковного раскола, в течение трех веков - местом ссылки противников самодержавия и официальной церкви, и почти всегда - гнездилищем монашеского разврата. Он, несомненно, повлиял на характер, убеждения и привычки поэта. Впрочем, многие считают, что Клюев вовсе там не был, это еще одна выдуманная им легенда. Считаются полулегендарными и сведения о его пребывании на Кавказе, в Норвегии, в Персии, у Льва Толстого.
Но бесспорно, что за годы детства и юности он стал крайне религиозен, самостоятельно овладел минимум двумя иностранными языками, изучил мировую культуру, уверовал в особую полумистическую сущность крестьянства и ощутил предстоящую трагедию первой русской революции.
В 1904 году появились, первые стихотворения двадцатилетнего поэта, 1905-м последующие.
В январе 1906 года за антиправительственную пропаганду Клюева арестовали и он провел полгода в тюрьмах. Это был первый, но не последний арест. Вскоре он, призванный в армию, но по убеждениям отказавшийся взять в руки оружие, попал в Выборгскую крепость. Медкомиссия признала юношу «малоумным» и отправила домой. Знаменательно, что в 1936 году медсотрудники томского НКВД тоже признали у Н. Клюева слабоумие...
В 1907 году открылась прекрасная страница жизни молодого поэта - он написал письмо Александру Блоку. Здесь не место анализировать непростые отношения двух крупных русских поэтов, но именно Блок помог Клюеву войти в большую литературу, и именно в Блоке Клюев увидел абсолютно чуждых ему направлений русской поэзии, вылившихся в символизм и декадентство.
Но... «Мне ученые люди сказали: // «К чему святые слова? // Укоротьте поддевку до талии // И обузьте у ней рукава!... Не поэт он, а буквенный тать!... Рай мужицкий - ребяческий бред...». Эти ученые люди, «те, кто смерти задет крылом», не верили в поэзию, они «Ждали хама, глупца непотребного, // В спинжаке, с кулаками в арбуз». Отрицанием «бездушного книжного мелева» стало творчество многих «новокрестьянских» поэтов, в том числе С. Клычкова, А. Ширяевца, П. Орешина и, конечно, С. Есенина. Клюев был духовным вождем этой «крестьянской купницы». Интересный факт - оппоненты Клюева ценили его самобытный талант, многие помогали ему (и уж, во всяком случае, доносов на него не писали), высокого мнения о народном поэте были и Игорь Северянин, и Анна Ахматова, и Осип Мандельштам, и другие мастера Серебряного века. Но творцу «варварских стихов» было с ними не по пути.
Он писал для простых крестьян, он верил в их призвание, он понимал порочность самодержавия и необходимость революционных изменений в России, и после Октября не только вступил в партию большевиков (правда, вскоре его исключили), но и опубликовал книгу «Ленин» с чисто клюевскими строками:
Ленин - тундровой Руси горячая печень,
Золотые молоки, жестокий крестец,
Будь три-краты здоров, и три-краты же вечен,
Как сомовья икра, как песцовый выжлец!
Но с певцами пролетарской революции ему тоже было не по пути. Дело не только в том, что слова «Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс» или «И я, как весну человечества, рожденную в трудах и бою, пою мое отечество, республику мою» для молодежи предвоенных годов были ближе, чем, скажем, «Счастье бывает и у кошки -// Котеночек - пух медовый...» или «Я человек, рожденный не в боях, //А в горенке с муравленною печкой..." или уж совсем не годных для пятилеток «Песнотворцу ль радеть о кранах подъемных, // Прикармливать воронов - стоны молота?». Сегодня человек, чувствующий поэзию и знающий историю, понимает нелепость подобного противопоставления, но тогда...
В чем только ни обвиняли Клюева! Но и его антисоветизм, и приверженность интересам кулачества и контрреволюционность в значительной степени преувеличены его противниками. Напомню, что в советское время нападки на поэта начались не со статей и заявлений политиков Л. Троцкого и Н. Бухарина, а с высказываний поэта А. Безыменского, свидетельств поэта П. Васильева, выступлений литераторов на съезде крестьянских писателей, клеймивших не только живого Клюева, но и ушедшего из жизни Есенина. Их дополняли ученые, начиная с академика Л. Тимофеева. Завершили дело доносы, написанные поэтами, писателями, друзьями. Судьба Клюева подтверждает горькую мысль о том, что условия для беззаконий создаются «верхами», но травлю, приводящую к трагедиям, ведут все-таки «низы»!
Результат - арест 2 февраля 1934 года, обвинение по знаменитой 58-й и менее известной 16-151 статьям, ссылка в Нарым, перевод в Томск, новые доносы, расстрел...
Грустные мысли вызывает история реабилитации Николая Алексеевича. /
Ее начало - протест прокурора П. Орлова по сфальцифицированному НКВД делу о «Союзе спасения России». Поэта реабилитировали, так сказать, «попутно» - родных у Николая Алексеевича почти не осталось, а в Союзе писателей не нашлось литераторов, которые подали бы жалобу, возбудили бы ходатайство перед прокуратурой или хотя бы поинтересовались судьбой собрата. Поясним, что до января 1989 года реабилитация проводилась лишь на основании заявлений заинтересованных лиц. О реабилитации гражданина Клюева Н. А. таких заявлений не поступало, его реабилитировали вместе с тысячами осужденных по делу мифического «Союза» крестьян, священников и пр.
Более того. В 1965 г. начальник УКГБ по Томской области Г. И. Макогин сообщил в ЦГАЛИ СССР, что Н. А. Клюев погиб 25 октября 1937 года и реабилитирован в 1960 году. Казалось бы, тогда, полвека назад следовало поставить все точки над i, рассказав людям о судьбе и творчестве поэта. Но нет! Документально подтвержденные открытые публикации о гибели Клюева и его реабилитации появились в печати только в феврале 1989 года. Почему?
Судите сами, а я расскажу об одном событии. В конце 1988 года на заседании совета только что созданного томского отделения "Мемориала" первый его председатель (им был тогда автор этих заметок) сказал, что если совету удастся хотя бы только установить судьбу Николая Клюева, то мы останемся в истории. Совет единодушно поддержал эту мысль, но... Одни боялись общения со всесильным КГБ, другим было некогда, третьим - неинтересно. В «застенки КГБ» пришлось отправиться и первым познакомиться с «Делом №12301» не литератору, историку или юристу, а преподавателю математики.
И даже сегодня мы немало говорим о Клюеве как ещё об одной из жертв репрессий, но почти забывая, что он - поэт мирового уровня. Позволю себе кощунственное сравнение. Можно ли говорить о Пушкине и Лермонтове в первую очередь как о жертвах дворянских дуэлей, а уж потом как об авторах «Евгения Онегина» и «Героя нашего времени»? Трагическая судьба Клюева вплетена в нашу историю, ее надо знать, но еще лучше следует знать саму историю и литературу.
О жизни и творчестве Николая Клюева еще долго будут спорить профессиональные литераторы и простые читатели. Я же хочу закончить эти заметки частушкой Сергея Есенина:
Шел с Орехова туман,
Теперь идет из Зуева.
Я люблю стихи в лаптях
Миколая Клюева.
С разных сторон идет туман на русскую культуру. Ему противостоит творчество нашего невольного земляка, народного поэта Николая Алексеевича Клюева.
Лев Пичурин, профессор ТУСУРа,
Томский вестник. - 2009. – 5 мая. – с.4.
