«Идем неведомые мы…»
Об одном стихотворении Николая Клюева
Вопрос об уровне образования Н.А. Клюева вызывает немало споров и сомнений. В «Деле № 12301» (протокол допроса от 9.10.37), разумеется, без ссылки на какой-либо документ, записано: «образование среднее». Из многочисленных свидетельств (но не документов!) следует, что он учился в церковно-приходской школе, причем не совсем ясно, в какой именно - по правилам 1884 года существовали школы одноклассные (двухлетние) и двухклассные (четырехлетние). Затем окончил двухклассное городское училище в Вытегре. Разумеется, это образование никак нельзя называть «средним», хотя, в общем-то, городские училища давали в конце XIX века вполне приличные знания (заметим, что «двухклассное» вовсе не означает «двухлетнее» - курс первого класса продолжался четыре года, курс второго - ещё два). Сам Клюев, безупречно грамотный человек, заполняя в 1925 году анкету Всероссийского Союза поэтов, в графе «Образование» написал с явно умышленной грамматической ошибкой: «Нисшее, языков не знаю». Фактически же, судя по воспоминаниям людей, близко знавших его, и по ряду документальных свидетельств, поэт был абсолютно грамотен, владел некоторыми европейскими языками, блестяще знал мировую культуру, понимал и чувствовал музыку. Откуда? Видимо, нам придется остаться на уровне не очень удовлетворительного ответа - гениальный самоучка. Но этому утверждению соответствует масса доказательств, как правило, косвенных, впрочем, на то он и Клюев.
С этой точки зрения интересен известный ответ Н. Клюева на стихотворение К. Бальмонта «Оттуда».
Бальмонт, следуя многочисленным художникам кисти и мастерам пера, обращавшимся к классическим мыслям или сюжетам Библии и (в меньшей степени) Корана, цитирует один из стихов Корана, почти дословно переводя его на современный поэтический язык. По-видимому, никаких других задач, кроме чисто переводческих, поэт перед собою не ставил. В Коране (сура 2, стих 23) сказано:
«Верующих и добродетельных обрадуй благой вестию, что для них будут сады, по которым текут реки: каждый раз, как вкусят они от них - от плодов их, - в удовольствие своё будут говорить: “это таково же, чем питались мы прежде”, но оно представляет только сходство с тем. Там для них чистые супруги: там они пребудут вечно» (перевод Г. С. Саблукова, Казань, 1907).
Напомним теперь связанные с ним произведения двух русских поэтов.
|
Константин Бальмонт
Оттуда
Я обещаю вам сады... Коран
Я обещаю вам сады, Где поселитесь вы навеки, Где снежность утренней звезды, Где спят нешепчутые реки.
Я призываю вас в страну, Где нет печали, ни заката, Я посвящу вас в тишину, Откуда к бурям нет возврата.
Я покажу вам то, одно, Что никогда вам не изменит, Как камень, канувший на дно, Верховных волн собой не вспенит. Идите все на зов звезды, Глядите, я горю пред вами. Я обещаю вам сады С неомраченными цветами.
|
Николай Клюев
Я обещаю вам сады... К. Бальмонт
Вы обещали нам сады В краю улыбчиво-далеком, Где снедь - волшебные плоды, Живы м питающие соком.
Вещали вы: «Далеких зла, Мы вас от горестей укроем, И пораженные тела В ручьях целительных омоем».
На зов пришли: Чума, Увечье, Убийство, Голод и Разврат, С лица - вампиры, по наречью - В глухом ущелье водопад.
За ними следом Страх тлетворный С дырявой Бедностью пошли, - И облетел ваш сад узорный, Ручьи отравой потекли.
За пришлецами напоследок Идем неведомые Мы, - Наш аромат смолист и едок, Мы освежительней зимы.
Вскормили нас ущелий недра, Вспоил дождями небосклон, Мы - валуны, седые кедры, Лесных ключей и сосен звон. |
Сравнивая эти стихотворения, трудно не заметить следующее.
Во-первых, дословно повторяющийся эпиграф. И Бальмонт, и Клюев предпосылают своим стихотворениям эпиграф из Корана «Я обещаю вам сады...». Но у Бальмонта эпиграф по сути своей есть простое напоминание: тема произведения взята из Корана, вот так я понимаю и пересказываю мысль пророка. А Клюев вовсе не пересказывает слова пророка Мухаммеда или поэта Бальмонта. Он решительно возражает против самих несбыточных обещаний райской жизни, содержащихся в Коране (и не только!) и у Бальмонта (и не у него одного!), он спрашивает у авторов: как же вы посмели пообещать несбыточное, как же вы не поняли, что ваши обещания всеобщего счастья и благополучия обернутся столь же всеобщим горем? Сделано с истинно клюевским блеском и маскировкой - напрямую спорить с Кораном неловко, да и опасно, а с поэтом - пожалуйста. Но обещания исходят все-таки от пророка, и совпадение эпиграфов позволяет спросить: а с кем же полемизирует Николай Алексеевич?
Клюев возражает вовсе не мыслям мечтателя Бальмонта, а самой сути утверждения Корана. Это не абстрактный спор двух поэтов о некоем религиозном суждении, а своеобразный революционный и вполне категорический призыв к «неведомым» клюевским современникам, к освежительной зиме, лесным ключам и звону сосен, к природе, к людям.
Заметим, Бальмонт написал «Оттуда» в 1899 году, а Клюев ответил ему лишь в 1911 -м, т. е. между публикациями этих произведений прошло более десяти лет. И каких лет! За эти годы относительно спокойный конец XIX века сменился поражением России в войне с Японией, революцией, реформами П.А. Столыпина. При таком разрыве во времени стихотворение Клюева лишь с большой натяжкой можно называть «полемическим ответом» народного поэта поэту-декаденту.
Конечно, допустимо предположение, что Клюев впервые прочитал бальмонтовское «Оттуда» лишь в 1910 году и поэтому запоздал со своим великолепным ответом. Косвенным подтверждением этому служит письмо А. Блоку, посланное Клюевым из Вытегры 22 января 1910 года. В нем он просит прислать ему книги «стихов Бальмонта, Брюсова, Сологуба, Гиппиус, какие Вам нетрудно». А в конце 1913-го - начале 1914-го Клюев пишет Л. Израилевичу: «Спасибо и за обещанные книжки. У меня не только нет Верхарна, но никогда я и не слышал про такого. Нет и Львовой, да и Бальмонта, напр., я читал стихов пять-шесть». Конечно, повторим, Клюев есть Клюев, он мог, как ныне говорят, «прибедняться». Впрочем, примерно через год он пишет В. Миролюбову: «Нет ли в редакции книги «Звенья» Бальмонта, я до сих пор не читал его толком».
Но куда надежнее предположение, что Клюев воспользовался стихотворением Бальмонта только как поводом для того, чтобы высказать свое несогласие с некоторыми утверждениями ислама, с его принципом покорности «верующих и добродетельных» в их надежде на «светлое будущее» в садах Аллаха. И дело не в одном исламе. Клюев возражает против всякого рода несбыточных обещаний, ибо видит, к чему они приводят в конечном итоге.
У этого предположения, естественно, немало спорного, в том числе спорен и вопрос о том, насколько Николай Алексеевич мог знать Коран, читал ли он его хотя бы в переводе или слышал изложение принципов ислама от деятелей мусульманской церкви. Но, зная характер и объем знаний Н.Клюева в различных областях, зная его умение скрывать детали своей биографии, можно предположить, что поэт был знаком и с азами арабского языка, и читал именно Коран, а не только Бальмонта. В жизнеописании Клюева возможны самые фантастические предположения!
***
Размышляя об этом стихотворении, нельзя не подчеркнуть также и его поразительную современность. Независимо от Бальмонта, Корана, идейного смысла и т. д. невозможно не обратить внимание на, так сказать, «экологическую направленность». Ручьи потекли отравой... Узорный сад облетел... Вся тональность третьей и четвертой строф взывает к нам, ибо дело уже не только в несбыточных обещаниях пророков, поэтов и революционеров. Люди, взгляните вокруг себя, что вы наделали с природой нашего Отечества? Не пора ли обратиться к смолистому и едкому аромату, к освежительной зиме, к лесным ключам и звону сосен? Не поможет ли нам в сохранении природы её певец Николай Клюев?
Пичурин Л.,
//Начало века. – 2009. - №3. – с.15-18.
