Клюевские чтения

ссылка на оригинал

23-25 октября в Томске открылись Всероссийские Клюевские чтения. Они будут проходить в г. Томске регулярно. В этом году в Томском государственном университете пройдет научно-практическая конференция «Художественное наследие Н. Клюева». Будет учреждена Всероссийская литературная премия имени Николая Клюева. В следующем году будет открыт памятник выдающемуся поэту, пройдут многочисленные памятные и просветительские мероприятия. Программа утверждена губернатором Томской области.

Литературное завещание Николая Клюева

                        ***

Есть две страны: одна - Больница,

Другая - Кладбище, меж них

Печальных сосен вереница,

Угрюмых пихт и верб седых!

Блуждая пасмурной опушкой,

Я обронил свою клюку

И заунывною кукушкой

Стучусь в окно к гробовщику:

«Ку-ку! Откройте двери, люди!»

«Будь проклят, полуночный пёс!

Куда ты в глиняном сосуде

Несёшь зарю апрельских роз?!

Весна погибла, в космы сосен

Вплетает вьюга седину»...

Но, слыша скрежет ткацких кросен,

Тянусь к зловещему окну.

И вижу: тётушка Могила

Ткёт жёлтый саван, и челнок,

Мелькая птицей чернокрылой,

Рождает ткань, как мерность строк.

В вершинах пляска ветродуев,

Под хрип волчицыной трубы

Читаю нити: «Н.А. Клюев -

Певец олонецкой избы!»

Я умер! Господи, ужели?!

Но где же койка, добрый врач?

И слышу: «В розовом апреле

Оборван твой предсмертный плач!

Вот почему в кувшине розы,

И сам ты - мальчик в синем льне!..

Скрипят житейские обозы

В далёкой бренной стороне.

К ним нет возвратного просёлка,

Там мрак, изгнание, Нарым.

Не бойся савана и волка -

За ними с лютней серафим!»

«Приди, дитя моё, приди!» -

Запела лютня неземная,

И сердце птичкой из груди

Перепорхнуло в кущ и рая.

И первой песенкой моей,

Где брачной чашею лилея,

Была: «Люблю тебя, Рассея,

Страна грачиных озимей!»

И ангел вторил: «Буди, буди!

Благословен родной овсень!

Его, как розаны в сосуде,

Блюдёт Христос на Оный день!»

                                                       Томск, 1937

 

Литературным завещанием писателя принято называть одно из последних значительных произведений, по которому можно судить об окончательной зрелости мастера. Это не обязательно обращение к потомкам, но, хотя бы косвенно, подведение итогов, самоотчёт художника.

Последнее из известных нам стихотворений Клюева - «Есть две страны: одна - Больница...», - хотя и опубликовано уже неоднократно, остаётся, в сущности, непрочитанным текстом: пока есть две заметки. Написано оно в стиле предсмертного завещания, и значительность его несомненна. Интуитивно мы ощущаем его глубину, и это обязывает дать развёрнутое истолкование текста. Комментарий - задача более простая: исторические реалии - «большой террор», ссылка, казнь без суда- изучены, более или менее, поняты. А вот религиозно-философское описание, смысловые границы - это задача литературно-критическая, актуализация, хотя произведение создано больше семидесяти лет назад. Как живёт текст в современной России? Что открывают в нём для себя нынешние поколения? Толковать текст можно и конкретно истори­чески, и символически - в религиозно-философском ключе. Стихотворение цитируют на уроках литературного краеведения и находят в нём приметы Томска середины 30-х годов XX века, но мы этот путь оставляем в стороне. Как заметил Майкл Мейкин, это произведение «входит в известную серию сознательно предсмертных стихотворений русских авторов».

О творчестве Клюева в Томске мы можем судить только по одному этому стихотворению, посланному в 1937 году в письме А. Яр-Кравченко. Другие оказались «в чужих жестоких руках». Сибирская ссылка стиму­лировала трагическое самосознание поэта - об этом говорят письма. Пока пил и скандалил рядом «лютый скот», запинавшийся о лежащего на полу старика, похожего на попа, тот размышлял о близкой смерти, о судьбах русского народа. О силе и бессилии слова в годы русского апо­калипсиса.

Первым делом надо коснуться темы завершения пути поэта. Как окончательно сложилась его картина мира? Не все, наверно, замечают актуализацию темы «Памятника» (Гораций, Державин, Пушкин). Это прощание с жизнью, с Россией; этим стихотворением поэт не только пригвоздил творцов геноцида, но и апеллировал к высшей ценности - к Спасителю. Тут надо использовать и близкий контекст, и отдалённый - это дело будущих читателей.

О стихотворении «Есть две страны...» беседуют исследователи творчества Николая Клюева Ярослав Золотарёв и Александр Казаркин.

Золотарев: Попытаемся прежде всего выделить основные мотивы стихотворения: мировая иерархия (космос, земля, социум); радость - страдание; жизнь - болезнь - смерть; добро - зло; символ веры (религиозные мотивы); гендерный мотив (старик - дитя); географические приметы и символика цвета.

«Печальных сосен вереница, Угрюмых пихт и верб седых...» -первая строфа задает исходные координаты: между больницей и кладбищем находится растительный мир. В этом пространстве блуждает человек, исповедальное Я. Потеряв «свою клюку», он обращается к последнему артефакту - кладбищу: «И заунывною кукушкой Стучусь в окно к гробовщику».

Кукушка в русском фольклоре - символ краткости человеческой жизни, по ней гадали, сколько жить осталось.

Далее выделены «розы в сосуде», и этот символ варьируется, его отвергают и славят. Отождествление с животным миром продолжается в образе «полуночного пса». На просьбу: «Ку-ку! Откройте двери, люди!» следует ответ «гробовщика»: «Будь проклят, полуночный пёс!»

А вопрос гробовщика: «Куда ты в розовом сосуде Несёшь зарю апрельских роз?» - явно из ощущения ненужности роз в этом мире.

Казаркин: Итак, мы имеем дело со средневековым жанром видения. Последний взгляд назад: «Там мрак, изгнание, Нарым». Вид из послесмертия меняет все детали в значении, в масштабе. Важнейший момент - переселение птичкой в рай, в послесмертие. А в этот момент появляется обратная перспектива, взгляд с неба, и всё получает новое значение. «Мальчик в синем льне» -это душа, растворяющаяся в небесном просторе. На вопрос о собственной смерти поэт получает ответ, но уже явно не от Гробовщика, - а от незримого и неназванного. Это весть абсолютно истинная. Тут уже не языческий мотив судьбы, а Божья воля:

И слышу: «В розовом апреле

Оборван твой предсмертный плач!

Вот почему в кувшине розы

И сам ты - мальчик в синем льне!..»

Скрипят житейские обозы

В далекой бренной стороне.

Это иконная перспектива, и краски - иконные. Для «гробовщика» он - «полуночный пёс», а для себя - душа в синем саване.

На вопрос: «Я умер?» - он слышит: «оборван твой предсмертный плач». Апрель противоположен октябрю, месяцу казни поэта, по отношению к равноденствию они полярны и отстоят каждый на месяц. Хотя упоминается апрель, изображён-то октябрь. В письмах из Томска Клюев не раз высказывал опасение, что не доживёт до весны. Так вот, судя по погоде, на дворе зазимок: «пляска ветродуев» - конец октября. Точное предчувствие: жизнь поэта оборвана почти точно в день его рождения.

Читателю важно ощутить: это был его расчёт с эпохой. Советская цензура замуровала поэта, казалось, отгородила его от большого времени, но он апеллирует к предельному масштабу. К тому, в котором со­ветской литературы просто нет, а голос Клюева - есть. Это голос христианского поэта, поставившего правильный диагноз эпохе безбожия.

Золотарёв: Ангел призывает не бояться смерти, символы которой - саван и волк. Там, после смерти, мученика встречает небесная музыка. Упоминание реалий жизни («житейские обозы») - только с описания послесмертного состояния. В раю же - вечное бытие.

Это не поэтическая фантазия, все образы для автора - реальность, в то же время по тематике это именно мистическое видение. Некоторое сомнение в реальности смерти («Я умер?») есть вопрос о её сущности. Для христианского сознания характерно чёткое различение идеального и неидеального миров, а для языческого - восприятие даже снов как неотличимых от реальной действительности.

Казаркин: Но вслушаемся: «зарю апрельских роз» поэт нёс, оказывается, в ознаменование своей смерти! «Весна погибла» - не дождался он её и уже не сожалеет о «житейских обозах». «Запела лютня неземная», и сделалось многое ничтожно малым. Рай здесь - награда за мучения, противоположность «изгнанию, Нарыму».

На последние четверостишия ложится нагрузка завершения творческих исканий поэта. Тут появляется образ песни как брачной чаши, вероятно, преобразование мотива-символа священного сосуда. В начале это глиняный кувшин, далее - символ райской радости, а в финале - окончательное осознание - сосуд, сохраняемый до дня всеобщего преображения! Таков ответ «клеветнику искусства» - «гробовщику». Но и в раю поэт не забывает свою «песенку»: «Люблю тебя, Рассея, Страна грачиных озимей!». Парадокс вот в чём: песня эта - о реальной, земной России, а не об идеальной китежской Руси. На земле пел о небесном, а на небе - о земном. И главное - Ангел вторит, благословляет... язы­ческий Овсень! Это освещение земного из вечности; стало быть, песня вдохновлялась Божественной волей.

Христос «блюдет» языческий образ мира?! Да, Клюев остался поэтом русского двоеверия.

//Начало века. – 2009. - №2. – с.2-6.

Выключить

Муниципальное бюджетное учреждение

"Центральная городская библиотека"

Размер шрифта:
А А А
Изображения:
ВКЛ ВЫКЛ
Цвета:
A A A