Клюевские чтения
23-25 октября в Томске открылись Всероссийские Клюевские чтения. Они будут проходить в г. Томске регулярно. В этом году в Томском государственном университете пройдет научно-практическая конференция «Художественное наследие Н. Клюева». Будет учреждена Всероссийская литературная премия имени Николая Клюева. В следующем году будет открыт памятник выдающемуся поэту, пройдут многочисленные памятные и просветительские мероприятия. Программа утверждена губернатором Томской области.
Литературное завещание Николая Клюева
***
Есть две страны: одна - Больница,
Другая - Кладбище, меж них
Печальных сосен вереница,
Угрюмых пихт и верб седых!
Блуждая пасмурной опушкой,
Я обронил свою клюку
И заунывною кукушкой
Стучусь в окно к гробовщику:
«Ку-ку! Откройте двери, люди!»
«Будь проклят, полуночный пёс!
Куда ты в глиняном сосуде
Несёшь зарю апрельских роз?!
Весна погибла, в космы сосен
Вплетает вьюга седину»...
Но, слыша скрежет ткацких кросен,
Тянусь к зловещему окну.
И вижу: тётушка Могила
Ткёт жёлтый саван, и челнок,
Мелькая птицей чернокрылой,
Рождает ткань, как мерность строк.
В вершинах пляска ветродуев,
Под хрип волчицыной трубы
Читаю нити: «Н.А. Клюев -
Певец олонецкой избы!»
Я умер! Господи, ужели?!
Но где же койка, добрый врач?
И слышу: «В розовом апреле
Оборван твой предсмертный плач!
Вот почему в кувшине розы,
И сам ты - мальчик в синем льне!..
Скрипят житейские обозы
В далёкой бренной стороне.
К ним нет возвратного просёлка,
Там мрак, изгнание, Нарым.
Не бойся савана и волка -
За ними с лютней серафим!»
«Приди, дитя моё, приди!» -
Запела лютня неземная,
И сердце птичкой из груди
Перепорхнуло в кущ и рая.
И первой песенкой моей,
Где брачной чашею лилея,
Была: «Люблю тебя, Рассея,
Страна грачиных озимей!»
И ангел вторил: «Буди, буди!
Благословен родной овсень!
Его, как розаны в сосуде,
Блюдёт Христос на Оный день!»
Томск, 1937
Литературным завещанием писателя принято называть одно из последних значительных произведений, по которому можно судить об окончательной зрелости мастера. Это не обязательно обращение к потомкам, но, хотя бы косвенно, подведение итогов, самоотчёт художника.
Последнее из известных нам стихотворений Клюева - «Есть две страны: одна - Больница...», - хотя и опубликовано уже неоднократно, остаётся, в сущности, непрочитанным текстом: пока есть две заметки. Написано оно в стиле предсмертного завещания, и значительность его несомненна. Интуитивно мы ощущаем его глубину, и это обязывает дать развёрнутое истолкование текста. Комментарий - задача более простая: исторические реалии - «большой террор», ссылка, казнь без суда- изучены, более или менее, поняты. А вот религиозно-философское описание, смысловые границы - это задача литературно-критическая, актуализация, хотя произведение создано больше семидесяти лет назад. Как живёт текст в современной России? Что открывают в нём для себя нынешние поколения? Толковать текст можно и конкретно исторически, и символически - в религиозно-философском ключе. Стихотворение цитируют на уроках литературного краеведения и находят в нём приметы Томска середины 30-х годов XX века, но мы этот путь оставляем в стороне. Как заметил Майкл Мейкин, это произведение «входит в известную серию сознательно предсмертных стихотворений русских авторов».
О творчестве Клюева в Томске мы можем судить только по одному этому стихотворению, посланному в 1937 году в письме А. Яр-Кравченко. Другие оказались «в чужих жестоких руках». Сибирская ссылка стимулировала трагическое самосознание поэта - об этом говорят письма. Пока пил и скандалил рядом «лютый скот», запинавшийся о лежащего на полу старика, похожего на попа, тот размышлял о близкой смерти, о судьбах русского народа. О силе и бессилии слова в годы русского апокалипсиса.
Первым делом надо коснуться темы завершения пути поэта. Как окончательно сложилась его картина мира? Не все, наверно, замечают актуализацию темы «Памятника» (Гораций, Державин, Пушкин). Это прощание с жизнью, с Россией; этим стихотворением поэт не только пригвоздил творцов геноцида, но и апеллировал к высшей ценности - к Спасителю. Тут надо использовать и близкий контекст, и отдалённый - это дело будущих читателей.
О стихотворении «Есть две страны...» беседуют исследователи творчества Николая Клюева Ярослав Золотарёв и Александр Казаркин.
Золотарев: Попытаемся прежде всего выделить основные мотивы стихотворения: мировая иерархия (космос, земля, социум); радость - страдание; жизнь - болезнь - смерть; добро - зло; символ веры (религиозные мотивы); гендерный мотив (старик - дитя); географические приметы и символика цвета.
«Печальных сосен вереница, Угрюмых пихт и верб седых...» -первая строфа задает исходные координаты: между больницей и кладбищем находится растительный мир. В этом пространстве блуждает человек, исповедальное Я. Потеряв «свою клюку», он обращается к последнему артефакту - кладбищу: «И заунывною кукушкой Стучусь в окно к гробовщику».
Кукушка в русском фольклоре - символ краткости человеческой жизни, по ней гадали, сколько жить осталось.
Далее выделены «розы в сосуде», и этот символ варьируется, его отвергают и славят. Отождествление с животным миром продолжается в образе «полуночного пса». На просьбу: «Ку-ку! Откройте двери, люди!» следует ответ «гробовщика»: «Будь проклят, полуночный пёс!»
А вопрос гробовщика: «Куда ты в розовом сосуде Несёшь зарю апрельских роз?» - явно из ощущения ненужности роз в этом мире.
Казаркин: Итак, мы имеем дело со средневековым жанром видения. Последний взгляд назад: «Там мрак, изгнание, Нарым». Вид из послесмертия меняет все детали в значении, в масштабе. Важнейший момент - переселение птичкой в рай, в послесмертие. А в этот момент появляется обратная перспектива, взгляд с неба, и всё получает новое значение. «Мальчик в синем льне» -это душа, растворяющаяся в небесном просторе. На вопрос о собственной смерти поэт получает ответ, но уже явно не от Гробовщика, - а от незримого и неназванного. Это весть абсолютно истинная. Тут уже не языческий мотив судьбы, а Божья воля:
И слышу: «В розовом апреле
Оборван твой предсмертный плач!
Вот почему в кувшине розы
И сам ты - мальчик в синем льне!..»
Скрипят житейские обозы
В далекой бренной стороне.
Это иконная перспектива, и краски - иконные. Для «гробовщика» он - «полуночный пёс», а для себя - душа в синем саване.
На вопрос: «Я умер?» - он слышит: «оборван твой предсмертный плач». Апрель противоположен октябрю, месяцу казни поэта, по отношению к равноденствию они полярны и отстоят каждый на месяц. Хотя упоминается апрель, изображён-то октябрь. В письмах из Томска Клюев не раз высказывал опасение, что не доживёт до весны. Так вот, судя по погоде, на дворе зазимок: «пляска ветродуев» - конец октября. Точное предчувствие: жизнь поэта оборвана почти точно в день его рождения.
Читателю важно ощутить: это был его расчёт с эпохой. Советская цензура замуровала поэта, казалось, отгородила его от большого времени, но он апеллирует к предельному масштабу. К тому, в котором советской литературы просто нет, а голос Клюева - есть. Это голос христианского поэта, поставившего правильный диагноз эпохе безбожия.
Золотарёв: Ангел призывает не бояться смерти, символы которой - саван и волк. Там, после смерти, мученика встречает небесная музыка. Упоминание реалий жизни («житейские обозы») - только с описания послесмертного состояния. В раю же - вечное бытие.
Это не поэтическая фантазия, все образы для автора - реальность, в то же время по тематике это именно мистическое видение. Некоторое сомнение в реальности смерти («Я умер?») есть вопрос о её сущности. Для христианского сознания характерно чёткое различение идеального и неидеального миров, а для языческого - восприятие даже снов как неотличимых от реальной действительности.
Казаркин: Но вслушаемся: «зарю апрельских роз» поэт нёс, оказывается, в ознаменование своей смерти! «Весна погибла» - не дождался он её и уже не сожалеет о «житейских обозах». «Запела лютня неземная», и сделалось многое ничтожно малым. Рай здесь - награда за мучения, противоположность «изгнанию, Нарыму».
На последние четверостишия ложится нагрузка завершения творческих исканий поэта. Тут появляется образ песни как брачной чаши, вероятно, преобразование мотива-символа священного сосуда. В начале это глиняный кувшин, далее - символ райской радости, а в финале - окончательное осознание - сосуд, сохраняемый до дня всеобщего преображения! Таков ответ «клеветнику искусства» - «гробовщику». Но и в раю поэт не забывает свою «песенку»: «Люблю тебя, Рассея, Страна грачиных озимей!». Парадокс вот в чём: песня эта - о реальной, земной России, а не об идеальной китежской Руси. На земле пел о небесном, а на небе - о земном. И главное - Ангел вторит, благословляет... языческий Овсень! Это освещение земного из вечности; стало быть, песня вдохновлялась Божественной волей.
Христос «блюдет» языческий образ мира?! Да, Клюев остался поэтом русского двоеверия.
//Начало века. – 2009. - №2. – с.2-6.
