Один из его знакомых? Новые материалы о жизни Н. А. Клюева в Томске
Еще недавно мы не знали не только подробностей жизни Николая Клюева в Томске, но даже даты его гибели. Сегодня известно многое, однако давно замечено: чем глубже познаешь жизнь выдающегося человека, тем больше хочешь о ней узнать.
Вот один из вопросов: какой была духовная жизнь поэта в нашем городе, были ли у него знакомые и друзья? Естественный ответ, на первый взгляд, — какая еще духовная жизнь, если человек отринут от близких, от привычного окружения, если человек осужден и сослан? Измученный, страдающий, часто полуголодный, нередко нищенствующий, далеко уже не молодой человек. Ничего, кроме горя, а его, горя, больше и выше человеческих сил. И все же...
Есть косвенные сведения о создании Н. А. Клюевым в Томске двух или трех поэм. Он написал и несколько стихотворений — в протоколе обыска зафиксировано изъятие рукописей. Более того, из писем поэта можно понять, что он бывал в театрах, встречался — очень немного — с молодежью, был в хороших отношениях с известным геологом Р. С. Ильиным, были у него и другие знакомые (о некоторых из них поведали читателям Ю. А. Хардиков и Н. И. Маскина).
Есть, наконец, следственное дело. Однако судить по его материалам о друзьях поэта, о круге его знакомых по меньшей мере рискованно. Сам Николай Алексеевич, не отрицая знакомства со многими обвиняемыми и свидетелями по его делу, категорически отверг утверждения о близком знакомстве с ними, о совместной антисоветской деятельности и участии в контрреволюционном «Союзе спасения России». Более того, когда следователь спросил: «Что вы можете заявить правдиво об организации?», Клюев ответил: «Больше показаний давать не желаю». Судя по протоколам, ничего он больше и не рассказал, ни в каких «преступлениях» не признался и осужден был только на основании показаний так называемых свидетелей. «Так называемых» вовсе не потому, что эти люди лжесвидетельствовали — просто сами материалы дела позволяют предполагать фальсификацию не только по существу (это нам ясно давно), но и в деталях.
На одну такую деталь мое внимание обратил благочинный томских храмов о. Леонид. Не мог, по его мнению, старообрядец Николай Клюев общаться с руководителем обновленческой церкви в Томске епископом Ювеналием: их расхождения религиозного характера были куда более сильными, чем, казалось бы, естественное стремление к сближению людей, называвшихся в те годы «лишенцами». А по делу получается, что они — Клюев, Ювеналий и другие деятели культа—обновленцы «создавали террористические группы для совершения убийств коммунистов и советских активистов, собирали шпионские сведения, вели активную повстанческую агитацию против Советской власти, распускали всевозможную клевету на советское правительство и ВКП(б)». Что уж они могли «создавать», «собирать», «вести» и «распускать», коли они и общаться-то не могли!
Очень осторожно надо относиться ко всему, что написано в документах тех лет, каждое свидетельство вызывает сомнение, а то и недоверие.
Не верилось мне, например, во взаимоотношения между опальным, но все равно крупным и знающим себе цену поэтом и садовником-пчеловодом Томского пединститута Ефимом Яковлевичем Лопуховым, о котором вскользь упоминается в одном из встретившихся мне документов.
Судите сами. Е. Я. Лопухов родился в семье бывшего крепостного крестьянина Тульской губернии. Образования не получил никакого, если не считать уездной начальной школы. Двенадцати лет от роду «пошел с отцом вразноску торговать книгами по всей России». Дошел до Сибири. Работал приказчиком у томских и тайшетских купцов, перед революцией заведовал складом изделий Томского губернского кустарного комитета (был у нас когда-то и такой комитет, видимо, было и что на складе хранить). После революции занимался в Томске пчеловодством и садоводством, но с ликвидацией нэпа вынужден был свернуть и свое успешное занятие. А оно действительно было успешным — за выведение нового сорта малины Лопухов, постоянный участник губернских выставок, в 1925 году был удостоен первой премии, получал он немало и иных поощрений, почетных грамот и похвальных листов.
В 1930 году Лопухов подарил свой дом с садом Томскому педтехникуму, «имея в виду проводить практическую работу по пчеловодству со студентами педтехникума и в непродолжительном времени выкинуть лозунг «Ни одной школы без плодово-ягодного декоративного сада (хотя маленького) и небольшой пасеки». Честно говоря, я бы этот лозунг Ефима Яковлевича «выкинул» и сегодня, вовсе не преследуя задачу прироста производства сладко - витаминной продукции, а думая о нравственном значении привлечения детей к таким естественным и близким к природе формам труда, какими являются пчеловодство, садоводство, цветоводство.
Передав дом, сад и пасеку техникуму, Лопухов остался там же дворником, а через год стал штатным пчеловодом. Около года проработал садоводом в тресте благоустройства и, наконец, с 1933 года служил в Томском индустриально-педагогическом институте — так тогда назывался нынешний педагогический.
Конечно, новая власть не нравилась Лопухову. В документах НКВД он назван крупным домовладельцем — это неправда. К категории «крупных» его можно было отнести только при наличии богатой фантазии, но все же кое-какое состояние у него было, а после революции не осталось почти ничего. К тому же ОГПУ неоднократно его арестовывало — то за антисоветскую агитацию, то как золотодержателя, но дело обходилось без суда и, соответственно, отсидок. Не дала Лопухову новая власть и сколько-нибудь приличных должностей, хотя бы приблизительно равных тем, что он имел до Октября. И Ефим Яковлевич, как уже сказано, «занялся вплотную и серьезно садоводством и пчеловодством, работая вдвоем с женой и без наемного труда, а исключительно только собственными двумя парами стариковских рук»,
Все это вызывает, конечно, уважение, но разве можно здесь отыскать основу для знакомства, дружбы или хотя бы некоторых контактов с Н. А. Клюевым? По соседству? Но они жили в разных концах города. По совместному «участию в кадетско-монархической повстанческой организации»? Но мы сегодня знаем, что этой организации вообще не существовало. Так что же?
Я все больше склоняюсь к мысли, что упоминание рядом имен Н. А. Клюева и Е. Я. Лопухова — еще одна фальшивка НКВД», имеющая целью создать впечатление о существовании достаточно разветвленной и солидной организации. Но тут я обнаружил в одном из архивов удивительный документ. На двух листах, вырванных из амбарной книги, аккуратным почерком были написаны стихи. Нет, не Клюева, это было стихотворение, сочиненное Лопуховым!
Не буду его цитировать— с позиций поэтических, даже самых доброжелательных, оно не выдерживает никакой критики. Автор не в ладах с рифмой, он, по- видимому, вовсе не знаком с понятием стихотворного размера, хотя что-то кольцовско-некрасовское в манере повествования все же есть. А повествует он о том, что около пединститута вы можете услышать странные звуки, а «потом тона меняются, не песню вы уж слышите, а скорбный горький стон». Это стонет земля, которую люди не умеют использовать, это плачут заброшенные яблони, смородина, барбарис, вырождающаяся без ухода малина. Зачем же повсюду говорят «на все тона и возгласы в журналах и газетинах» о том, что в Сибири нужны сады? Написано это с душой, образно, с большим чувством. И еще. Ни единой орфографической ошибки, хотя с синтаксисом у автора тоже не гладко — на обоих листах нет ни одного знака препинания, если не считать не всегда удачно расставленные тире...
Так, может быть, поэзия и сближала опального и самодеятельного поэтов? Ведь тот, кто пишет, знает, как хочется показать плоды своего творчества авторитетному читателю, как хочется получить квалифицированную оценку своего труда! И кто знает, быть может, Николай Алексеевич и помог бы Ефиму Яковлевичу, если бы не их общая судьба. Арестованы они были в один день, 5 июня 1937 года, обвиняли их по одинаковым пунктам знаменитой 58-й статьи, расстреляли Лопухова на два месяца ранее Клюева, где именно — не знаю, думаю, на одном и том же месте, реабилитировали в одном и том же шестидесятом году...
Остается добавить, что незадолго до ареста Ефиму Яковлевичу Лопухову исполнился семьдесят один год.
Л. Пичурин, профессор ТГПИ.
//Красное знамя. – 1990. – 23-24 июня. – с.12.
