«Не железом, а красотой купится русская радость» (Продолжение. Начало в №122, 15-16 июня)
Мороз под 40°. Я без валенок, и в базарные дни мне реже удается выходить за милостыней. Подают картошку, очень редко хлеб. Деньгами от двух до трех рублей — в продолжение почти целого дня — от 6 утра до 4 дня, когда базар разъезжается. Но это не каждое воскресенье, когда и бывает мой выход за пропитанием», — писал Клюев В. Н. Горбачевой в первой половине декабря 1934 г.
«На Ваши вопросы, в чем я нуждаюсь: тяжко нуждаюсь в обуви, нет брюк на весну и лето, шляпы, верхней рубахи и вообще белья... Мне не в чем выйти в театр, а он здесь хороший, и главные роли на редкость», — признавался он в письме Н. Ф. Христофоровой-Садомовой в начале марта 1836 г.
Дом по переулку Красного пожарника, в котором поэт снимал угол в 1934—1936 годах, был ветхим и перенаселенным. В нем было всего три комнаты, но хозяева превратили его в доходный дом, пуская на жилье постояльцев, соседство с которыми сильно досаждало больному поэту.
«У меня... общая изба, где народу 14 человек — мужичья и баб с ребятами. Моя бедная муза глубоко закрыла свои синие очи, полные слез и мучительных сновидений». (Из письма к В. Н. Горбачевой от 25 июля 1935 г.). «До Прощеного Воскресенья бабы и мужики — соседи по избе — всю неделю пили и дрались, сегодня же, к моему изумлению, все перекланялись мне в ноги, стукая о пол лбом: «Прости, мол, дедушка, знаем, что тебя обижаем!». И я всем творил прощу». (Из другого письма к тому же адресату).
Томские встречи
«В Томске есть кой-кто из милых и тоскующих по искусству людей, но я боюсь знакомиться с ними из опасения, как бы наша близость не была превратно понята». (23 февраля 1936 г.).
В Томске у Н. А. Клюева постепенно завязались знакомства в кругах ссыльной и местной интеллигенции. Среди новых знакомых поэт пользовался уважением и признанием.
В письме к Н. Ф. Христофоровой-Садомовой 22 февраля 1935 г. он сообщал: «Я познакомился с одной, очень редкой семьей — ученого-геолога. Сам отец пишет какое-то удивительное произведение, ради истины, зарабатывает лишь на пропитание, но не предает своего откровения. Это люди чистые, и герои. Посидеть у них приятно. Я иногда и ночую у них». Как установил С. И. Субботин, речь шла о семье Ростислава Сергеевича и Веры Валентиновны Ильиных.
Р. С. Ильин (1891—1937) окончил Московский университет и Петровскую (ныне Тимирязевскую сельскохозяйственную) академию как почвовед. В 1925 году, работая преподавателем кафедр почвоведения 1-го МГУ, был арестован по обвинению в принадлежности к партии социалистов-революционеров. После тюремного заключения последовали ссылки (с 1927 года) в Нарымский край, Томск, Минусинск и опять в Томск. В Сибири Ильин добился возможности работать в геологических партиях. Превращая, по собственным словам, ссылку «в научную командировку, одиночное заключение — в научно-исследовательский институт», он стал выдающимся почвоведом, геологом, геоморфологом, философом. Одним из первых научно обосновал возможность нахождения нефти и газа на Западно-Сибирской низменности.
Знакомство в Томске положило начало дружбы Ильиных с Клюевым. Хозяин дома обладал в высшей степени привлекательными личными качествами: развитым чувством собственного достоинства, глубиной и независимостью суждений. Как и Клюев, он не склонял головы перед палачами и чернью, оседлавшими духовную жизнь России. «Это был очень русский человек, светловолосый, голубоглазый, спокойный, волевой, уверенный в себе», — вспоминает Л. Л. Балашов.
Поэта сближали с ученым не только положение ссыльного и культурный кругозор, но и во многом общее отношение к людям и к природе. Так, Ильин в письме к профессору Почвоведческого института АН СССР им. В. В. Докучаева Л. И. Прасолову 7 ноября 1932 г. отмечал: «Для меня каждый человек — единственный и неповторяемый, а потому мировой ценности документ». Как это близко к приведенному выше высказыванию Клюева об опасности утраты ощущения «человека как высшей ценности»!
...В том же письме от 22 февраля 1935 г. Клюев писал: «Университетская библиотека здесь богатая. Заведует ею Наумова-Широких. Женщина из редких по обширному знанию. Она меня приглашала к себе — хорошо знает меня как поэта». И прибавил: «Но, признаться, мне на люди выйти не в чем». Клюев не случайно дал столь лестный отзыв о В. Н. Наумовой-Широких (1877—1955). Дочь известного русского сибирского писателя-демократа Н. И. Наумова, она была широко образованным и интеллигентным человеком.
Бывал ли поэт в домах, где собирались вместе «милые и тоскующие по искусству люди»? В письмах он, из опасения преследований со стороны органов политического сыска, ничего об этом не писал. И только в последнее время появились — пока еще очень неполные — сведения, позволяющие ответить на этот вопрос утвердительно.
...В деревянном одноэтажном доме на тихой улице Лесной восточной окраины города жила ссыльная княгиня Е. А. Волконская (18811— 1937). Доля ее была нелегкой. Годы в положении поднадзорной. После смерти мужа — отпрыска рода Рюриковичей князя А. В. Волконского (январь 1935 г.) осталась без средств к существованию и пошла в домработницы к преподавателю мединститута Тетерину. И, несмотря на это, она оставалась центром притяжения для многих достойных и вместе с тем обездоленных людей. Н. Маскина, исследовавшая по делу «Союза спасения России» ее судьбу, пишет: «Елизавета Александровна была красива, обаятельна, умела создать вокруг себя атмосферу доброжелательности. Она была заядлой театралкой, хорошо пела, когда-то сама участвовала в постановках, любила и понимала толк в живописи. Среди ее знакомых — ссыльные художники Лукин и Брюллов, частый гость и «сибирский академик» Сергей Иванович Голубин... его сын Глеб, тоже художник. Захаживал и поэт Николай Клюев».
Старейший томский геолог И. М. Мягков (род. в 1899 г.) вспоминает о «вечерах», проходивших у него дома, на которых бывал Р. С. Ильин и другие лица, в том числе и Клюев. Но всей вероятности, Клюев познакомился с хозяином дома через Ильина. Вот как звучит отрывок из мемуаров, в котором упоминается имя поэта: «Он (Р. С. Ильин) очень часто бывал у меня дома. Часто бывали разговоры об искусстве. Наши взгляды нередко расходились, о многом мы спорили целыми ночами. Он любил Блока, Владимира Соловьева, Тютчева, Клюева, я же был и остаюсь пушкинистом. На этих вечерах бывали С. Н. Дурылин, Н. А. Клюев, профессор Мясоедов».
* * *
Как поэт, Клюев пользовался известностью и признанием не только у представителей среднего поколения томской интеллигенции, но и у студенческой молодежи, выросшей в годы, когда он уже подвергался шельмованию и почти не печатался. Краевед В. Ф. Козуров пишет, что он вместе с однокурсниками Н. Копыльцовым, К. Пасекуновым и Я. Глазычевым ходил к Клюеву. Он вспоминает, что Н. Копыльцов обратился к поэту с такими словами: «Мы, студенты второго курса литературного факультета пединститута, прослышали о вашем прибытии в Томск и пришли засвидетельствовать почтение от всей нашей группы». Ряд подробностей этой встречи, запечатленных Козуровым (слова Клюева об Есенине, в частности, то, что он называл Есенина «Сережей», «Сереженькой», описания внешнего вида и одежды поэта, дома, в котором он жил и т. п.), говорят о том, что событие действительно имело место и мемуарист верно передал его основное содержание.
На просьбу молодых людей рассказать об Есенине и прочесть любимые стихи, Клюев ответил: «Я все их люблю, как свои. Может, и больше».
В заключение встречи, когда уже садилось солнце, студенты спросили Клюева о том, что его привело в Томск и долго ли он намерен здесь оставаться. Он уклонился от ответа. На просьбу прочитать хоть что-нибудь из своих стихотворений «он как-то нахмурился, пожевал губами и тихо промолвил: «После. В другой раз как-нибудь. Коли доведется свидеться».
Попытаемся определить, когда происходила встреча, о которой вспоминал Козуров (сам он ее не датирует). 43-я группа, в которой он учился, при четырехлетнем сроке обучения окончила институт в 1939 г. Следовательно, на втором курсе они учились в 1936—37 учебном году. К Клюеву пошли после учебной лекции. Встреча происходила в теплое время года. (Поэт вышел в рубахе-косоворотке, туфлях на босу ногу и долго сидел с молодыми людьми на скамейке во дворе). Этим временем в Томске в учебном году могли быть только сентябрь или май (в июне, как правило, лекций уже нет, идут экзамены). Таким образом, если автор воспоминаний верно запомнил курс, на котором ходил к Клюеву, то эта встреча могла состояться либо в сентябре 1936 г. на квартире по переулку Красного пожарника, либо в мае 1937 г., когда Клюев жил уже на Ачинской.
...В дни, когда в Томске отмечалась 105-я годовщина со дня рождения Н. А. Клюева, мне посчастливилось познакомиться с кандидатом медицинских наук Н. И. Геблер (1913—1990), знавшей поэта. Ясный ум и твердая память позволили ей донести до наших дней важные подробности встреч с Клюевым, обстановки того времени. Она вспоминала, как после окончания четвертого курса Томского мединститута в один из жарких летних дней 1935 года на Каменном мосту встретила незнакомого человека. «Синяя ситцевая рубашка-косоворотка, очень грязная, брюки порванные, потрепанные сандалии, седые подстриженные волосы, бороды не было, лицо какое-то серое, больное. Вдруг он ко мне идет, протягивает руку: «Барышня, подайте Христа ради на кусок хлеба опальному и обнищавшему русскому поэту Клюеву». У меня с собой не было денег, я ему сказала: «Давайте, мы сейчас зайдем к нам домой, познакомлю вас с мужем, он вас знает». Жила молодая женщина неподалеку, через четыре дома от Каменного моста, в деревянном одноэтажном домике, что стоит во дворе по адресу: ул. Розы Люксембург, 9 (дом сохранился).
Н. И. Геблер не решилась вести Клюева в квартиру без предупреждения и вызвала в коридор мужа, Андрея Васильевича Сапожкова (род. в 1907 г.), своего однокурсника. Почитатель творчества поэта, он, приятно удивленный, воскликнул: «А, Клюев!» — обнял его и крикнул в дом: «Мама, отец, принимайте гостя!». За обедом стало ясно, что ссыльный поэт был очень голоден. «Клюев очень жадно ел, лицо сделалось благостным».
«Клюев, — продолжает Н. И. Геблер, — стал бывать у нас, но редко. Но если его долго не было, то шел к нему муж. Муж писал стихи и ему показывал. Клюев их редактировал, и они были очень дружны».
..Молодые жили вместе с родителями, сестрой и племянником мужа Н. И. Геблер. Свекор, В. П. Сапожков, происходил из дворян Рязанской губернии. Окончил медицинский факультет Петербургского университета, работал государственным санитарным инспектором.
По воспоминаниям Н. И. Геблер, ее семья была знакома с Клюевым до января 1936 года. Потом его долго не было. Андрей и Нина также не ходили к нему в связи с рождением сына (родился 22 января 1936 года). Спустя какое-то время они вдвоем пошли на квартиру Клюева. «Хозяйка вышла, какая-то противная, и сказала по-крестьянски: «Нетути его!». А потом добавила: «Увезли на черном вороне».
(Продолжение следует)
А. Афанасьев
//Красное знамя. – 1991. – 22 июня. – с.6.