МБУ «Центральная городская библиотека»

ссылка на оригинал

Приговоренный к пятилет­ней ссылке по постановле­нию коллегии Обьединенного государственного политического управления при СНК СССР /ОГПУ/, Клюев был привезен в То­мск не позднее 12 апреля 1934 года. Здесь и в Колпашеве он провел в общей сложности три года и шесть с половиной месяцев.

За это время поэт создал не одно произведение. Учитывая горький опыт ареста в Москве, он часть стихов, которые могли быть использованы против него, записывал лишь на время, пока не выучивал наизусть, а затем уничтожал записи. Об этом напоминал позднее Р.Менский, встречавшийся с ним в Колпашеве. 23 февраля 1936 года Клюев сооб­щал в письме В.Н.Горбачевой - жене поэта С. А. Клычкова: «Несмотря на бездомье и отсутствие уедине­ния, сердце мое полно стихами. Правда все они не записаны, а хранятся в арсенале памяти и тихо радуют меня:           видно,            кое-что осталось и для меня в жиз­ни». Очевидно, к такого рода незаписанным произведе­ниям относилось и то, что он читал на последней томской квартире хозяйке и ее сыну, С.В.Балакину. Последний в апреле 1989 года привел из него по памяти Ю. А. Хардикову следующее двустишье:

«От Москвы до Аляски - кулацкий обоз,

Сломанные косточки, крови горсточки...»

Были у поэта и поверенные бумаге, сравнительно «бе­зопасные» сочинения. Об этом можно судить по тому, что при аресте 23 марта 1936 года в Томске у него изьяли рукописи / как сооб­щает он сам, - «поэму и нес­колько стихов»/, однако обвинений в составлении и распространении контрре­волюционных литератур­ных произведений, как в Москве, против него не выдвигалось. К несчастью, сотрудники НКВД не сочли нужным сохранить изьятое, в том числе отобранные при втором томском аресте в 1937 году «рукопись-тетрадь Клюева: 4 листа, рукописи на отдельных листах: 6 штук».

Особое значение поэтому приобретает единственное дошедшее до наших дней сибирское стихотворение Н. А. Клюева «Есть две стра­ны. Одна - Больница...», приложенное к несохранившемуся письму поэта от 25 марта 1937 года к молодому московскому художнику А. Н. Яр-Кравченко. Стихотворение таит немало загадок. Прежде всего: ка­ково время его создания? Оно было написано в томс­кой ссылке, предположит­ельно в периоде конца 1936 года, когда после освобож­дения из-под первого томского ареста поэт уже нес­колько оправился от тяжелых недугов, и к нему верну­лась память, по 25 марта 1937 года.

Во-вторых, что такое «стра­ны» Больница и Кладбище? Не было ли у них прообра­зов? А.И.Неженец пишет о более ранних произведе­ниях Клюева - 1911 года, - что основным принципом раскрытия художественной темы в них по-прежнему остается наглядно-предметный. Автор начинает свое повествование с пластичес­ки выполненной пейзажной сценки, а затем частными штрихами вводит в нее свои мысли, переживания, эмоции, которые возникли у него под влиянием окружа­ющей действительности. В. В. Ильина также отмечала по томским встречам с Клю­евым, что поэтические об­разы нередко возникали у него из непосредственных встреч с предметами окру­жающей действительности: «Он умел открыть людям тот прекрасный мир, который видел вокруг себя. Помню, как-то нам было с ним по пути. Он часто останавлива­лся: то перед елочкой, то перед какой-нибудь берез­кой, и говорил о том, как ра­сположены у них ветки, на что они похожи, получалась чуть ли не поэма... Как-то он сказал, глядя на валенки Ростислава Сергеевича с розовыми разводами, стоявшие на печке: «Для вас это валенки сушатся на печ­ке, а для меня это целая поэма».

В поисках прообразов клюевских «стран» внимательно всмотримся в наиболее близкий по времени к опис­ываемым событиям план Томска 1932 года. Клюев писал В. Н. Горбачевой 25 октября 1935 года: «Какое здесь прекрасное кладбище - на высоком берегу Томи, березовая и пихтовая роща, много замечательных мо­гил...» В той части города, где жил поэт, было только одно кладбище, точнее группа кладбищ, соседствовавших друг с другом и опоясанных с Иркутского тракта общей оградой. Это наиболее старое в Томске православ­ное Вознесенское, старооб­рядческое, еврейское и кат­олическое /польское/. Кладбище с прекрасными мраморными памятниками, храмом Вознесения Гос­подня /1810г./ Русской Православной церкви было излюбленным местом про­гулок Клюева. Идя к нему от своей квартиры по переулку Красного Пожарника, дом 12, находившейся прибли­зительно в 900 метров юж­нее кладбища, он примерно на половине пути обязательно пересекал улицу Больничную, где была рас­положена Заразная боль­ница. /Строения ее также хорошо были известны поэту. Томичка Н. И. Геблер вспоминала, что он говорил ей: «Я - старообрядческой веры, хожу в свою церковь - близко от Заразной больницы»/.  А в марте 1937 года,  когда было написано пись­мо к А. Н.  Яр-Кравченко, Клюев жил еще ближе к больнице и кладбищу - на соседней с Больничной улицей и параллельном ей Мариинском переулке, в доме 38.  Возможно, что в это время, будучи тяжело больным гриппом / «все три последних месяца... не сле­зал с постели»/, он не раз мысленно проделывал зна­комый путь... Ощущение связи образов «стран» с действительностью усили­вается, если обратить вни­мание на следующее. По рассказам старожилов у входа в Вознесенское клад­бище стоял домик кладби­щенского служителя. В стихотворении есть зарис­овка, когда его лирический герой –он же автор, «Н.Клю­ев – певец олонецкой избы», «блуждая пасмурной опуш­кой», «обронил свою клюку» и постучался за помощью «в окно к гробовщику». Воз­можно, что здесь описан действительный или вооб­ражаемый случай, который произошел с поэтом. Срав­ним стих «блуждая пасмур­ной опушкой» и ответ гробовщика герою стихотворе­ния: «Будь проклят, полуно­чный пес!» - с тем, что при аресте Клюева в 1936 году сотрудники НКВД ставили ему в вину «уединенные прогулки в сумерки за горо­дом» /кладбище находилось на окраине Томска/…

Итак, наглядно-предметные и вместе с тем философски обобщенные образы стран Больницы и Кладбища были навеяны поэту находившимися неподалеку от его дома хорошо ему знакомыми топографическими объектами Томска - Больничной улицей с Заразной больницей и Вознесенским кладбищем. /Заразная больница ныне - детская инфекционная больница им. Г. Е. Сибирцева по адресу ул. Больничная,8. Кладбища были варварски уничтоже­ны в 1940-1950-е годы, ког­да на их месте строили зда­ния завода «Томкабель», ныне производственное объединение «Сибкабель» по улице Пушкина,46/.

... Неясным является и то, какие внешние обстоятельства вызвали у поэта, отбывшего уже более поло­вины срока ссылки, предчу­вствие скорой неожидан­ной кончины. По ходу развития стихотворения Н. А. Клюев увидел в окне дома гробовщика «тетушку Моги­лу», ткущую ему «желтый саван» и услышал обращен­ные к нему слова: «В розо­вом апреле оборван твой предсмертный плач!»  Думается, что в данном случае на него повлияла всеохватывающая идеоло­гическая    подготовка очередной волны устраше­ния и преследований, раз­вернутая в стране в конце 1936 - начале 1937 года. Клюев, несомненно, знал о ней по передачам радио, которое был вынужден цел­ыми днями слушать на квартире Кузнецовых, по мате­риалам местных газет, читаемых, по крайней мере, время от времени, по разго­ворам хозяев и соседей. В августе-сентябре 1936 года Клюев жаловался Н. Ф. Христофоровой-Садомовой: «За досчатой забор­кой от моей каморки - день и ночь идет современная симфония - пьянка, драка, проклятия, - рев бабий и ребячий, и все это перекры­вает доблестное радио». В конце 1935 года Клюев писал ей же: «С болью сердца читаю иногда стихи фанер­ных знаменитостей в га­зетах...»

Содержание этой подготов­ки хорошо прослеживается по материалам газеты «Кра­сное знамя» - в то время органа Томского горкома ВКП/б/, Горсовета и Горпрофсовета.  Из них видно, что и в Советском Союзе, и в Томске неуклонно разво­рачивалась охота за действительными и мнимыми противниками комму­нистической Империи.  6 января 1937 года сообща­лось о собрании городского партийного актива, на кото­ром «тов. Куравский, секрет­арь Томского горкома ВКП /б/,  с особой решитель­ностью и силой поставил перед партактивом задачу по дальнейшему выявлению оставшихся еще не разоб­лаченными последышей троцкистско-зиновьевских мерзавцев и правых оппо­ртунистов - изменников и предателей...». С 21 января стали чуть ли не ежедневно печататься материалы о ходе следствия и судебных заседаний по делу т.н.троцкистского «параллельного центра» /Ю. Л. Пятаков и другие/, передовые статьи и отклики на него. Заголовки передо­вых, местных и перепечат­анных из «Правды», не оставляли повода для сом­нений: «До конца уничто­жить троцкистских гадов!», «Подлейшие из подлых!», «Выкорчевать до конца вре­дительские корни!» В феврале появляются заметки о деятельности «врагов» не­посредственно в Томске и окрестных селах: А. Гретов - «Враги орудуют на заводе им.Рухимовича», Н. Прозоров - «Вражеская рука ору­дует в Томском депо», А.Уральский - «Враги колх­озного строя».

Эта кампания вызывала чувство страха и неуверен­ности в завтрашнем дне у многих людей, никогда не привлекавшихся «органами». Что же говорить о ссыльном, пережившем за три года три ареста и всего лишь несколько месяцев назад - 4 июля 1936 года - освобожденном из тюрь­мы в связи с приостановкой следственного дела.

Все происходившее и порож­дало у Клюева мысли о скором отчете перед Богом. Почему поэт считал, что это произой­дет в апреле? Строка о «розо­вом апреле» не была случай­ной. По-видимому, в сознании Клюева, православного христианина, бывшего в Томске прихожанином Троицкого единоверческого храма и во­дившего знакомство с едино­верческими и православными священнослужителями, пре­дчувствие близкого конца зем­ных страданий и мысли о пос­ледующей загробной жизни связывались с приближающи­мся главным узлом событий, единовременно горестным и радостным, церковного годо­вого круга времени - Пасха­лией, включающей в себя Ст­растную Седмицу - время Ст­растей Господних и Пасху - Светлое Воскресение Христо­во. В 1937 году Страстная Сед­мица /понедельник-суббота накануне Пасхи/ приходилась по церковному календарю на 13-18 апреля /26 апреля - 1 мая по новому стилю/, а Пасха - на 19 апреля /2 мая/.

То есть ход мыслей поэта мог быть таким: «демоны чумы, проказы и холеры» /выраже­ние из клюевской «Разрухи» 1934 года/ готовят новые каз­ни православных; на этот раз гибели не избежать. Но бояться ее не надо, за ней - жизнь вечная – «Не бойся сава­на и волка, - За ними с лютней серафим!» Когда же это прои­зойдет? Наверное, в то же вре­мя, когда принял муки смерт­ные и воскрес из мертвых, смертию смерть поправ, сам Христос - «в розовом апреле». В размышлениях о предстоящей кончине Клюев остался самим собой. Первой посме­ртной «песенкой» его души в горнем мире должны были стать простые и искренние слова признания любви к Ро­дине: «Люблю тебя, Рассея, страна грачиных озимей!» Предчувствие не обмануло поэта. Запущенный вскоре в очередной раз каток вселенс­ких преследований и казней не миновал и его. Через месяц после Пасхи, 5 июня 1937 года, он был арестован на квартире по Ачинской, 13 и после двух допросов, не признавший свою вину, приговорен «тройс­кой» Управления НКВД Новосибирской области к расст­релу по обвинению в принад­лежности к никогда не сущест­вовавшей кадетско-мона­рхической повстанческой ор­ганизации «Союз спасения России». Приговор приведен в исполнение чекистами в Томс­ке 23-25 октября 1937 года.

Наиболее вероятное место казни и упокоения отряда зак­люченных, в котором находи­лся Клюев, - это пустырь, примыкавший к Вознесенскому кладбищу с северо- востока, и овраг, называемый с дореволюционных времен «Страшным рвом», примыкавший с севера-запада к тому же кладбищу - прообразу страны Кладбище из послед­него стихотворения Поэта...

А. Афанасьев,  кандидат исторических наук

На снимках:

Николай Клюев. Работа томского художника К. Г. Залозного. Особое спасибо Томскому областному художественному музею, чьей собственностью является картина. Фото К. Швачко.

Вознесенское кладбище Томска. Колокольня храма и дорога к ней. Снимок начала XX века из собрания В. П. Домаевского. / «Страна Кладбище»/.

Инфекционная больница им.Г. Е. Сибирцева. Томск. / «Страна Больница»/. Фото В. И. Николаева.

Народная трибуна. – 1993. – 6 февр. – с.4-5.