В Томске Клюева принимали за нищего
В прошлой «толстушке» мы пообещали рассказать историю знакомства томского писателя Бориса Климычева с поэтом Николаем Клюевым, которому нынче исполнилось бы 110 лет
- Борис Николаевич, как Клюев оказался у вас в доме?
- Началось все со знакомства моего отца с монахом Троицкой церкви на Октябрьской. Монах Николай (в миру Никита) оказался впоследствии бывшим белогвардейским офицером, князем Ширинским-Шихматовым. Мы жили в двухэтажном деревянном доме на Тверской, 5. Рядом была Ушайка - тогда чистая и довольно полноводная речушка, в которой отец за пару часов налавливал по полведра рыбы. Во время рыбалки они с бывшим князем и познакомились. Сдружились, стали ходить в гости. В Троицкой церкви, единственном томском храме, не прекращавшем своей деятельности даже в советское время, находилось место всем, в том числе и старообрядцам. Среди них был и Клюев. Мои родители были в числе немногих в Томске, кто знал его, у нас в доме висел портрет Клюева и Есенина, списанный с какой-то фотографии. И поэта пригласили в гости. Когда он пришел впервые, его не хотели пускать в дом соседи - приняли за нищего, которые нас просто одолевали. Но потом все разъяснилось. Наверное, он бывал у нас часто, но я помню два раза.
- И каким он вам запомнился?
- Невысокий, голова большая, с залысинами. Мне он, конечно, казался древним дедом. И очень бросалось в глаза, что неряшливо одет. Тогда принято было чистить обувь так, чтобы она сверкала, - специально чистильщики сидели на всех улицах. В грязь надевали калоши - пришел в помещение, разулся, и ботинки сверкают. Брюки утюжили так, что о стрелку можно было порезаться. А он весь был... как из мясорубки. И все время говорил «Сережа», «мы с Сережей», - рассказывал о Есенине.
- Но у них ведь были не такие уж простые отношения...
- В любом случае он, видя, как у нас любят Есенина, всячески старался показать, что они друзья. Наверное, ему хотелось придать себе вес: все-таки его здесь никто не знал.
- А «Конька-горбунка» тебе не написать!» вы сказали Клюеву после прослушивания его стихов?
- Он, конечно, читал их не мне. У нас было застолье, гости, все отцовские братья...
- И как он отреагировал? Не обиделся?
- Нет, он был человек опытный, у него за плечами было столько выступлений! Ответил, что это стихи взрослые и я их пойму, когда подрасту.
- Он действительно здесь голодал, просил милостыню?
- Я не думаю, что он голодал: в те годы все было дешево и всего было много. В рыбном магазине, помню, плавала живая рыба, которую ловили сачками, стоила она копейки. А что касается милостыни, то он ее просил и в Москве, когда его «Погорельцев» не печатали. Его за это таскали в ГПУ, и он говорил: «Должен же я на что-то жить».
- Знакомство закончилось трагически: и Клюев, и ваш отец были арестованы...
- Я хорошо помню обыск. До этого по улице прошли домхозы и объявили: на всех домах написать номера и фамилии жильцов и возле каждого номера повесить лампочку. Кто этого не сделает, того ждет крупный штраф, потому что «вдруг придет врач и будет вас искать»?! Аресты уже шли, и по ночам, видимо, искать нужный дом было действительно неудобно. Мать с отцом сразу сказали, что это неспроста. Так оно и вышло. Меня вытащили из кроватки, что-то в ней искали. Я сразу вспомнил рассказ, который читал накануне, - о том, как царские жандармы искали в детской кроватке прокламации. Но трагизма происходящего все равно не понял. Сначала вообще закричал: «Ура, к папе пограничники пришли!». Мать сказала: «Пограничники на границе стоят, а эти ходят по ночам и детей сиротами делают!». На это один из «гостей» ей ответил: «Гражданка, прекратите вражескую агитацию, а то я и вас арестую!». Мне очень хотелось спать. И как только разрешили, я плюхнулся в кровать и уснул. Обыск шел четыре часа, и наконец мать сказала: «Попрощайся с отцом». Я попрощался, но и тут думал, что уходит он ненадолго. А через три дня пришел друг отца, наш домхоз, и велел нам выселяться. Грузчики были пьяные, один спрашивает: «А можно вещи в окно кидать?». Тот ответил: «Можно...».
- И куда вы отправились после этого?
- На улице возле разбитого скарба мы просидели до ночи - идти было некуда, навлекать неприятности на соседей и знакомых мать не хотела. Самой смелой оказалась соседка-пьянчужка. Она сказала: идем ко мне, я ничего не боюсь. И мы у нее жили, пока не вернулся отец. А отца, который несколько месяцев просидел в подвале НКВД, спасло чудо. Однажды, когда его вели по коридору, навстречу попался его друг детства, ставший большим начальником НКВД в Новосибирске. Тот крайне удивился и лично просмотрел дело заключенного. Вскоре после этого отец оказался на свободе. В 1941-м он ушел добровольцем на фронт и вскоре погиб. А Клюева расстреляли в октябре 1937 года.
Ольга Смирнова,
фото Романа Дваладзе.
//Комсомольская правда в Томске. – 2004. – 22окт. – С.18.
В Томске ссыльный поэт жил в этом доме.
