Невольный земляк наш…
Эта книга раскрывает многие страницы жизни и гибели поэта
Современные книги о судьбах исторических личностей часто страдают двумя основными недостатками. Либо они написаны очень сухо, перенасыщены цифрами и официальными фактами - так, что больше напоминают некое справочное пособие. Либо их авторы не столько пишут о своем герое, сколько пытаются выпятить свое «Я», не сразу и разберешь, кому, собственно, посвящена книга?
Здесь все иначе. Здесь присутствует соразмерность, точная пропорция «алгебры и гармонии», позволяющая перелистать страницы жизни великого человека не только с точки зрения событийной. А все потому, что писал ее человек неравнодушный, которому действительно
интересно то, о чем он пишет, которому есть что рассказать своему читателю, и который, наконец, умеет скрупулезно и добросовестно работать с документами.
Первое издание книги «Последние дни Николая Клюева», написанной депутатом Думы г. Томска, профессором Львом Пичуриным, вышло в 1995 году. Оно оказалось первым произведением о событиях, связанных с гибелью поэта Николая Клюева в Томске. Ее переиздание, основательно дополненное, было осуществлено в конце прошлого года в связи с Всероссийскими Клюевскими чтениями, прошедшими в Томске и посвященными 125-летию поэта.
Так уж распорядилась судьба, что именно на нашей земле прожил последние, самые трагичные, дни своей жизни русский поэт Николай Клюев. Поэт, чьи стихи многие его современники ставили на один уровень со стихами Мея, Никитина, Кольцова и даже самого Пушкина. Но если творчество перечисленных поэтов в большей или меньшей степени знакомо широкому кругу читателей, то творчество Клюева знают лишь немногие. Ведь в годы репрессий опала власти распространялась не только на «врага народа», но и на все, что было связано с ним. Как образно заметил Лев Пичурин, «если у человека украли что-нибудь из его имущества, то он, как правило, хотя бы приблизительно знает размеры убытка. А если у народа украдут ученого, композитора, художника, поэта - народ так и останется в неведении о своем несчастье. Клюева у нас украли...».
Книга томского автора - это попытка хотя бы частично вернуть «украденное», попытка объективно рассказать о Клюеве-гражданине, поведать историю его жизни, «полную недомолвок и тайн, богатую самыми невероятными легендами», чему немало способствовал и сам Николай . Это желание приподнять завесу над нашумевшим «Делом № 12301» и другими до недавнего времени секретными документами органов госбезопасности. Это по крупицам собранные автором воспоминания людей, что оказались рядом с Клюевым в период его томской ссылки, и на которых поэт в свое время оказал то или иное влияние. Среди них немало и довольно известных в нашем городе имен. В то же время книга «Последние дни Клюева» - попытка воссоздать живую атмосферу непростых в истории нашей страны лет, когда даже обыкновенное человеческое участие или случайное упоминание имени опального человека грозило преследованиями и расправой.
И конечно же здесь очень много воспоминаний, впечатлений самого поэта: его письма, записи, наброски стихов. А в них угадывается удивительная стойкость этого не совсем молодого, в общем-то, и слабого здоровьем человека, испытавшего в сибирской ссылке муки не только нравственные, но и физические. («Небо в лохмотьях, налетающие с тысячеверстных болот дожди, немолчный ветер - это зовется здесь летом, затем свирепая 50-градусная зима, а я голый… У меня нет никакой верхней одежды, я без шапки, без перчаток, без пальто. На мне синяя бумазейная рубаха без пояса, тонкие бумажные брюки, уже ветхие...» или «В Томске глубокая зима. Мороз под 40 градусов. Я без валенок, и в базарные дни мне реже удается выходить за милостыней. Подают картошку, очень редко - хлеб. Деньгами от двух до трех рублей - в продолжение почти целого дня – от 6 утра до 4 дня, когда базар разъезжается. Но это не каждое воскресенье, когда бывает мой выход за пропитаньем. Из поданного варю иногда похлебку, куда полагаю все: хлебные крошки, дикий чеснок, картошку, брюкву, даже немножко клеверного сена, если оно попадет в крестьянских возах. Пью кипяток с брусникой... Впереди морозы до 60 градусов, и мне страшно умереть на улице».)
Допросы, лишения, унижения и боязнь за судьбу близких заставляли многих, даже очень сильных людей, сознаваться в не совершенных ими преступлениях. А вот Николай Клюев так и не признал себя виновным. И только Богу ведомо, где брал он, измученный и больной, силы, чтобы сохранить свое человеческое достоинство.
«За восемнадцать лет до расстрела, - пишет Лев Пичурин ,- отвечая поэтическим и политическим оппонентам, поэт скаазал:
По мне пролеткульт не заплачет,
И Смольный не сварит кутью.
Лишь вечность крестом обозначит
Предсмертную песню мою.
По Николаю Клюеву, действительно, не заплакали ни реформированные в тридцатые годы Пролеткульт и РАПП, ни сменивший их сталинско-ждановский Союз писателей. Да и в Смольном, увы, варилась уже совсем иная кутья. И в огне, на котором она варилась, горели и книги Клюева, и сам Клюев.
Рукописи не горят. Не должна сгореть и память о «певце олонецкой избы», невольном земляке нашем, Николае Клюеве, 125-летие со дня рождения которого ныне отмечают жители земли, где оборвалась его не очень долгая жизнь...»
Книга Льва Пичурина расставляет многие точки над «i» в биографии и особенно в гибели Николая Клюева (до недавнего времени вокруг них ходило немало легенд). Она, как и другие исследования, возвращает нашему обществу Клюева-гражданина. Но как справедливо замечает автор: «Вернуть же России поэта Николая Клюева еще только предстоит!»
Ермолицкая Т.,
//Красное знамя. – 2010. – 22 янв.
