Судьбы связующие нити
Я хочу познакомить читателей с интересными людьми, которым в своей жизни так или иначе пришлось соприкоснуться с Есениным. И ещё: все они в какой-то период своей жизни оказались связанными с Томском или Северском. Мои герои - хорошие знакомые Владимира Ивановича Николаева, создателя северского музея С. А. Есенина.
Александра Леонидовна Спирова
Самое большое место в жизни и сердце В. И. Николаева занимает Александра Леонидовна Спирова, родная сестра актрисы Камерного театра Таирова, музы Сергея Есенина Августы Леонидовнь Миклашевской, той самой Миклашевской. Той самой Миклашевской, которой Есенин посвятил свой знаменитый цикл «Любовь хулигана».
С её младшей сестрой А. Л. Спировой, в прошлом тоже актрисой, В. И. Николаев познакомился в 1989 году, сначала заочно по переписке, а через два месяца и лично в Москве.
Из первых же писем неожиданно выяснилось, что Августа Леонидовна знает о Томске не понаслышке.
«Когда я была еще молодая, а Вас, я думаю, еще и не было на свете, в 1932 году я работала в томском театре музкомедии. Сохранилась программка тех лет, я играла и пела Роз-Мари. Очень хорошо помню здание театра, город, место, где мы жили, а как назывались улицы — не помню...
Помню, что жили мы возле речушки (Ушайки — авт.). Недалеко был, кажется, цирк и какой-то ресторан, в котором мы обедали и брали еду домой.
Помню, что театр находился не близко от нас. Сцена большая. Главным режиссером был сын знаменитого режиссера Евстратия (или Евтимия) Карпова - Евгений Карпов.
В Томск ко мне приезжала моя мама и дочь Наташа. Так что я имею некоторое впечатление о Томске».
А уже при личной встрече рассказала любопытную историю, которая произошла с ней в Томске.
«Мы жили на улице, что идет за Ушайкой. Рядом почти мост был. По реке все лето сплавляли лес. Однажды я пошла в город и, чтобы не обходить, вместо моста решила перейти речку по бревнам. И... соскользнула в воду. Бревна скользкие — не могу выбраться. А одно бревно с большим сучком зацепило меня за ворот. Уже скоро большая река. Кричу о помощи. Наташа, ей 10 лет было, бегает по берегу, плачет, зовет на помощь - а вокруг никого. Не знаю, как, но я всё же сама тогда выбралась на берег. Такое не забывается».
Открывшаяся связь бывшей актрисы с Томском очень сблизила Владимира Ивановича с Александрой Леонидовной, а потом их связывали 7 лет настоящей дружбы: оживлённая переписка (в музее хранятся 54 её письма к В. И. Николаеву), встречи в Москве во время приездов Николаева в столицу.
Александра Леонидовна относилась к В. И. Николаеву по-матерински нежно и заботливо, звала его даже сыном, а Владимир Иванович её просто боготворил. Она обладала необычайным даром любить людей, притягивать их. В её квартире на улице Д. Ульянова часто собирались есенинцы со всех концов нашей страны.
Александра Леонидовна, как и все её друзья, была влюблена в поэзию Есенина, но у неё было к поэту особое отношение: ведь она была его современницей, видела его не один раз! Ей было дорого всё, что связано с поэтом и её сестрой, поэтому спустя много лет она написала свои воспоминания, в которых запечатлела события и людей тех лет.
Эти воспоминания были отпечатаны ею в трёх экземплярах, и один экземпляр машинописного текста был подарен томскому другу В. И. Николаеву (в настоящее время он хранится в фондах северского музея С.А. Есенина).
Воспоминания начинаются зарисовкой первой встречи А. Л. Спировой с Есениным в далёком 1920 году.
«Сергея Есенина я увидела за несколько лет до того, как моя сестра Августа Леонидовна Миклашевская встретилась и познакомилась с ним.
В 1920 году я часто приезжала из Петрограда, где я училась в консерватории по классу пения. Жила Августа одна с двухлетним сыном Игорем. Гутя (так родные называли её) почти весь день находилась в театре, а у сына была приходящая няня. Приезжала я в Москву с мужем. Все вечера я проводила в Камерном театре, а днём ходила по Москве. В обед встречалась с мужем, и мы шли к одной пожилой женщине, которая жила на Большой Никитской улице. У неё была домашняя столовая. В одной из комнат её квартиры стояло несколько столиков. Я заметила, что посетители этой столовой были, как видно, преподаватели консерватории, которая находилась напротив, а также писатели, поэты, актёры...
С некоторыми посетителями этой столовой мой муж раскланивался, зная их по встречам в Петрограде. Он раньше работал у Марии Фёдоровны Андреевой в Союзе РАБИС секретарём, а затем в Доме учёных секретарём Экспертной комиссии, которую возглавлял Максим Горький.
Однажды, придя в столовую, я увидела, что столик у окна был занят тремя мужчинами. Обедать за этим столом у окна любили мы. Муж поздоровался с ними. Мы заняли стол у стены. Я сидела лицом к входной двери. На мужчин, которые сидели у окна, я не обратила никакого внимания, а вот когда вновь открылась дверь, и на пороге появился молодой человек, я бы сказала скорей всего юноша, я не могла оторвать от него взгляда. Меня привлекли к себе его какая-то светлая улыбка, голубые глаза и чудные волнистые, цвета спелого колоса, волосы.
Почему-то он дальше порога не пошёл и смотрел на тех трёх мужчин. Тогда и я слегка повернулась, посмотрела на них. Мне очень не понравились они, особенно один из них, который сидел, небрежно откинувшись на спинку стула, закинув правую руку на свободный стул, заложив ногу за ногу, и что-то насмешливо говорил тому, кто с какой-то виноватой улыбкой так и стоял у двери, в чём-то как будто оправдываясь. Я удивилась, почему они не пригласили его к себе, не предложили ему свободный стул у их стола...
Мне было обидно за него, я не могла оторвать от него глаз. Не помню, о чём они говорили, да я и не прислушивалась: достаточно мне было видеть выражение их лиц... Постояв ещё немного, юноша ушёл. Я спросила у мужа:
- Кто это? Кто это сейчас приходил?
- Поэт Сергей Есенин.
- А эти? Кто они? Почему они так нагло вели себя по отношению к нему?
- Тот, который говорил с Сергеем Есениным — Анатолий Мариенгоф, другой-Шершеневич...
Кого назвал ещё, я теперь уже не помню. Потом я узнала, что рядом с консерваторией находится «Лавка поэтов», где Есенин в ту пору работал. Как видно, поэт приходил оттуда во время перерыва».
В воспоминаниях Александра Леонидовна рассказывает также о большой семье Спировых, о сестре Августе, о себе и своей любимой дочери Наташе Качуевской, которая должна была также, как и её мать и тётя Августа, стать актрисой. Но в 1942 году со 2-го курса ГИТИСа ушла на фронт, служила санинструктором и геройски погибла в бою в Калмыкии в том же 1942 году.
Кстати, Владимир Иванович был в числе тех друзей Александры Леонидовны, которые ходатайствовали перед Президентом России о присвоении Наташе Качуевской высокого звания Героя России, которое было присвоено ей посмертно в 1997 году.
Рукопись воспоминаний — это не единственный подарок Александры Леонидовны. Она подарила Владимиру Ивановичу также фотографии из своего личного архива: дочери Наташи и сестры Августы Миклашевской, снятой в различных театральных ролях. А в 1993 году она сделала бесценный подарок - маленький портрет Есенина в рамке, принадлежавший Августе Леонидовне и стоявший у неё на столе, который после её смерти перешёл к сестре Александре Спировой. Сегодня этот портрет - экспонат и гордость нашего музея!
Конечно же, встречи с этой необыкновенной женщиной навсегда остались в памяти В. И. Николаева, а её фотография в рамке висит у него дома на стене среди фотографий родных людей.
Алексей Иванович Романцев
В 1983 году В. И. Николаев узнал от журналиста городского радио г. Томск-7 Ивана Тимофеевича Погуляева, что пенсионер, бывший артист Алексей Иванович Романцев, в 30-е годы учился в Москве на театральных курсах имени Мейерхольда, а 1932-1933 годах по совместительству был его личным шофёром и жил по приглашению Всеволода Эмильевича в его доме как член семьи.
Эта новость буквально потрясла Николаева! Каждый год он ездит в Москву и по крупицам собирает всё новые сведения о Есенине и его семье. А оказывается, «под боком» живёт человек, хорошо знавший бывшую жену Есенина Зинаиду Райх, его детей Таню и Костю и их жизнь в новой семье с Мейерхольдом. О такой удаче он даже не мечтал!
Он знал артиста Романцева. Заслуженный артист РСФСР приехал в Томск-7 во второй половине 60-х годов и работал в музыкально-драматическом театре. Владимир Иванович хорошо помнил его по пьесе Погодина «Человек с ружьём», в которой Романцев играл роль Ленина. Знал, что после преобразования театра из музыкально-драматического в театр музкомедии, тот перешёл на работу в ДК им. Островского, где ещё долго руководил юношеской драматической студией. Но никак не предполагал, что бывший артист имеет какое-то отношение к семье Есенина!
Владимир Иванович срочно связался с ним по телефону и через неделю с радиожурналистом И. Т. Погуляевым был у него дома.
«Встретил нас аккуратно одетый, приветливый, бойкий пожилой человек. Угостил чаем с вареньем. Он жил один, но рядом, в пяти минутах ходу от него, жил сын Владимир с семьёй, которые ежедневно навещали отца.
Алексей Иванович, узнав о целях нашего визита, познакомившись с моими фото Константина Есенина..., обрадовался, разговорился. На вопросы отвечал живо, с выражением и поставленным артистическим жестом. Начатый в семь, разговор затянулся почти до двенадцати ночи, и он за это время почти не приседал. Показывал фотографии, документы. Я едва успевал переснимать. Эти фотокопии хранятся в фондах Северского общественного музея С. Есенина.
Побывав у Алексея Ивановича ещё несколько раз и выпытав у него всё, что можно, я написал о нём письмо Константину Сергеевичу и вскоре получил восторженный ответ: «Благодарен за открытие — Алексея Романцева. Если он ещё жив, если ещё можно зацепиться за его воспоминания — было бы очень здорово». Этот ответ воодушевил меня и привёл к решению «зацепиться» за воспоминания Романцева. Сходил к нему ещё раз, передал привет и сказал, что Константин Сергеевич помнит о нём. Затем сел за свои записи, стал готовиться передать Константину Сергеевичу всё услышанное и записанное. Все романцевские воспоминания я разбил на 64 эпизодика и переписал их в записную книжку по порядку, подготовился в письме переслать их в Москву».
Именно благодаря этой записной книжке, надёжной хранительнице человеческой памяти, мы узнаём, о чём рассказывал А. И. Романцев во время встреч с В. И. Николаевым. Привожу несколько эпизодов его воспоминаний.
К Мейерхольду, своему первому режиссёру и Учителю, молодой актёр относился с глубочайшим уважением и любовью, а вот Райх недолюбливал за её своенравный характер.
«Мейерхольд часто спрашивал: «Ты почему так груб с моей женой?» Я отвечал: «Твоя жена, а не моя».
Зинаида Николаевна часто устраивала дома «концерты». Она очень злая была. В театре «по роли» подчинялась, а дома отыгрывалась. А Мейерхольд со словами: «Ну, Зиночка! Ну, Зиночка!» обнимал её, и она успокаивалась.
Однажды по отношению ко мне сделала плохо: заставила съездить за чем-то к Андрею Белому, дала адрес. Выходит хозяин: «Не знаю никого Белого», - и спустил на меня двух цепных собак. Одну я трахнул об землю у калитки, а вторая успела вцепиться мне в ногу и порвала штаны. Приехал и говорю: «Никакого там Белого нет», - и снял штаны. А она смеётся и даёт мне белые штаны Мейерхольда: «Вот возьми штаны Всеволода Эмильевича. Ты ведь давно мечтал о таких».
А потом Мейерхольд мне показывал — Андрей жил совсем в другом месте, рядом с нами».
А вот эпизод, связанный с Зинаидой Райх и Сергеем Есениным.
«Зинаида Николаевна рассказывала: «Есенин, прежде чем лечь в постель, заставлял погреть и погладить постель утюгом». Говорила, что Есенина очень любила.
Однажды Мейерхольд получил посылку из Франции. Приехали домой. Он радостный вбегает в комнату: «Зиночка, Зиночка, смотри, что я тебе привёз!» Она выбегает навстречу, хватает пакет, разворачивает его и, бледная, застыла на месте. Затем... потеряла сознание. Потом пришла в себя и со слезами, прижимая к себе томики Есенина, прошептала: «Спасибо, cnacuбо тебе, родной!»
И ещё один эпизод, уже связанный с детьми Есенина.
«Видел я и старшего сына Есенина - Юрия (от гражданского брака с А. Р. Изрядновой — авт.). Говорун был. Однажды слышу в соседней комнате незнакомый голос. Посмотрел. Костя с Таней слушают, а он, светловолосый, голубоглазый, что-то им оживлённо рассказывает. Говорит, что куда-то поступать будет; что-то с самолётами связанное. И рассказывает, рассказывает, что это значит. А они молча слушают. Ушёл. Спрашиваю: «Кто это?» - «Наш братик!» — «Вот это да, вот молодец! Как рассказывает!»
Замечателен тот факт, что воспоминания Романцева остались не только в записной книжке Николаева. В 1986 году, во время одной из встреч с Алексеем Ивановичем, беседа с ним была записана на магнитофон, и аудиокассета доносит до нас сегодня не только голос, но и душевное тепло этого замечательного человека.
Наталья Петровна Приблудная
Наталья Петровна Зиновьева, в 1923 году поступившая в Высший литературно-художественный институт имени Брюсова, познакомилась там с младшим другом Есенина поэтом Иваном Приблудным, позже стала его женой и через Ивана познакомилась с Есениным, его сестрами и друзьями.
В 1993 году в московском издательстве «Инкон» вышла книга Олега Бишарева «Тайна Сергея Есенина», одна из глав которой - «Заговор против Есенина» - написана на основе воспоминаний и материалов домашнего архива Н. П. Приблудной. Автор добросовестно поработал с Натальей Петровной, «выскреб» из тайников её памяти всё, что она знала и помнила о Есенине, Приблудном и том времени. Так что на момент знакомства с В. И. Николаевым в 1994 году она не могла рассказать о Есенине уже ничего нового.
И всё-таки при знакомстве с Н. П. Приблудной поразило В. И. Николаева совсем другое. Ещё при первой встрече он узнал, что Наталья Петровна в 1937-39 годах жила в Томске... в тюрьме! В этой же тюрьме на ул. Иркутской (ныне ул. Пушкина) в 1937 году провёл несколько месяцев до своего расстрела русский поэт Н. А. Клюев.
Наталья Петровна лично знала крестьянского поэта Клюева, но их пути в тюрьме не могли пересечься. Арестовали её 3 октября (в день рождения Есенина!) 1937 года как жену «врага народа» (мужа Ивана Приблудного арестовали и расстреляли в том же 1937 году), а уже 5 декабря с эшелоном других арестованных привезли в Томск. Клюев 23-25 октября уже был расстрелян.
Наталья Петровна, как это ни странно, спокойно, охотно и очень живо вспоминала о проведённых в тюрьме годах. Из её разрозненных воспоминаний получился собирательный рассказ тюремной жизни.
« В Томск нашу партию арестованных членов семей «врагов народа» доставили 5 декабря 1937 года. Поезд стоял где-то в тупике. Выгрузили прямо на снег. Специально для больных подогнали грузовик, который с боем захватили самые молодые. До тюрьмы вели всякими закоулками. Поселили в четыре барака. Было очень холодно. На нарах места не хватало. Спали на полу, лёжа на боку, плотно прижавшись друг к дружке. Ночью встав, лечь обратно было невозможно. Оставалось место только возле параши.
Вся территория тюрьмы была обнесена кирпичной стеной. За ней на тюремной территории была вспаханная полоса, потом ограда из колючей проволоки и, ближе к баракам, - глубокая канава. Колючая проволока отделяла нас от мужской половины лагеря. Изредка нас водили на мужскую половину в баню. Это был настоящий праздник. Около задней стены была столовая. А в самом дальнем углу стояла вышка с охранниками — «верхотуями».
Был на территории тюрьмы и побеленный двухэтажный каменный дом, где находились малолетние дети заключённых мам. Проволока отделяла нас и от этого белого дома. Дети всё время сидели на окнах. Мамы подходили к ограде, дети радовались, махали им своими ручонками.
Летом было тепло, хорошо. Работы нам не давали никакой — отдыхали. В большинстве сидели, прижавшись к стене бараков: кто в тени, кто на солнышке, и только дождь загонял нас под крышу.
Был у нас в тюрьме и свой Бродвей. Так мы называли насыпную укатанную дорогу, проходившую вдоль бараков. По ней завозили в столовую пищу. По этой дороге прогуливались и мы.
Камер же у нас было восемь, по две в каждом бараке. В нашей камере было 280 человек. Среди заключённых было несколько известных личностей. Например, в нашей камере сидели сестры Тухачевского Мария и Ольга, а также Людмила Шапошникова - жена М. С. Чудова, заместителя С. М. Кирова. Она рассказывала, что когда Кирова убили в 1934 году, Чудов официально заявил: «Кладу жизнь на разоблачение этого дела!», и вскоре его арестовали. Жену арестовали позже.
В первые дни нашего пребывания в тюрьме нашу камеру посетил начальник тюрьмы Гнедик. Спрашивает:
- Кто староста?
- Я староста.
- Ваша фамилия?
- Шапошникова.
- Какая Шапошникова?
- Та самая.
В тюрьме её очень уважали: и заключённые, и тюремный персонал. Она была хорошим администратором, поэтому её назначили старостой лагеря. Но это продолжалось недолго. Вначале Гнедик часто вызывал её к себе, потом что-то произошло. Она вела себя очень независимо и неосторожно. Когда она исчезла, прошёл слух, что её расстреляли.
В другом бараке сидели Нюся Бухарина и Сая Якир (жёны расстрелянных сталинских соратников Н. И. Бухарина и И. Я. Якир - авт.) Они вели себя как-то обособленно. На прогулку по Бродвею они надевали разные красивые кофточки, сарафанчики, туфельки. Всё это они привезли с собой.
В тюрьме была относительная свобода в отношении одежды: все имели право привезти с собой любую одежду и обувь и свободно носить её, но другие вели себя скромнее.
Среди заключённых женщин многие завидовали им. Часто поговаривали: «Они хоть немного поцарствовали. А мы за что тут сидим?» Особенно не любили Нюсю Бухарину. Некоторые женщины из простонародья даже ненавидели её из-за мужа. Но мы опекали её — она была такая молоденькая, с красивым и несчастным лицом.
Однажды, в 39-м году, мы увидели странную фигуру: одиноко гуляющую по Бродвею пожилую женщину в очень грязном, но дорогом кимоно из тяжёлого чёрного шёлка с драконами и цветами. Была она в красивом темно-рыжем парике с выбивающимися прядями седых волос, в пенсне. Её угрюмое лицо показалось нам очень знакомым. Кто-то воскликнул: «Так это же Ягодица -тёща Ягоды!» Она была также родной сестрой Якова Свердлова и в пенсне очень похожа на своего брата, поэтому и показалась нам знакомой.
Запомнилась ещё одна женщина. С нею мы были знакомы со дня ареста. Меня сразу после ареста заключили в камеру на Лубянке. Камера была маленькая, на пять человек. Через день перевели в Бутырку. А через полтора месяца нас куда-то повезли на поезде. Так вот она всё время была с нами. Разговорчивая такая, всё время возмущалась, что нас арестовали ни за что: «Вот я..., вот меня..., разве это справедливо?» И так каждый день. Подсаживалась то к одной, то к другой, откровенничала. И только здесь мы раскусили, кто она такая. Их мы называли «наседками». Зная этих негласных осведомителей, при них вели себя осторожно. Эту свою «подружку» я повстречала и позже, в ссылке в Магадане.
Жизнь за тюремной стеной мы никогда не видели и не слышали. Однажды, правда, большая белая курица перелетела через стену. Скорее всего, её кто-то перебросил к нам в зону. А в другой раз слышали мычание коровы. Но человеческих голосов за стеной не слышали никогда! Никогда не слышали и стрельбы, даже по ночам. Кто-то, может, и слышал, но поделиться с другими побаивался».
Многие события и впечатления поистёрлись за долгие годы в памяти Натальи Петровны Приблудной. В её воспоминаниях нет каких-то ужасающих сцен. И это хорошо, что у памяти есть такое свойство - с годами притуплять остроту восприятия! Но ведь это было: и огромная боль от потери близких, и мучения в тюрьме и ссылке, и голод и холод, и другие лишения. Было! А потому должно остаться в общей человеческой памяти как ещё одна страница Большого Террора, как часть великой трагедии российского народа.
Статья написана по материалам книги
Владимира Николаева «Вокруг Есенина»
Солоненко В.,
библиотекарь, ответственный за работу музея С. А. Есенина
//Начало века. – 2008. - № 4. –С. 191-199.
