МБУ «Центральная городская библиотека»

За Уралом таких людей, как Владимир Иванович Николаев, всего человек семь – тех, кто не имея научных степеней, тщательно и бескорыстно занимается изучением жизни и творчества Сергея Есенина. В квартире у Владимира Ивановича находится около тонны различных экспонатов и статей.

«Там, где люди складывают свои тряпки, у меня хранятся музейные материалы», - смеётся Николаев. «Ненормальный!» - подумает обыватель. Но что в таком случае «норма» человеческого существования? Зарабатывание денег, сон, длительные застолья, сидение у телевизора?

«К Есенину обязательно придут!» уверен В. И. Николаев,

открывая одну выставку за другой

- Любовь к поэзии у меня родилась от любви к химии и математике, - говорит Николаев. - Для того, чтобы трениро­вать память, я учил стихи.

- Владимир Иванович, когда Вы впервые услышали имя Есенина?

-  Я помню, в детстве в нашем доме пели «Выткался над озером алый цвет зари...» Откуда мы могли знать, что у народной песни есть автор. В нашем школьном учебнике по литературе (учебник Тимофеева, 1952 года) было всего три строчки: С. Есенин - мелкобуржуазный поэт. А в 1954 году один из наших первокурсников притащил томик его стихов, изданных где-то в Шанхае. Я был комсоргом, мы провели собрание и влепили нарушителю выговор за несознательное поведение. Через год я проезжал по Москве и с удивлением увидел афишу «Есенинский вечер в «Политехническом». А в 56-м мне подарили сборник стихов поэта, изданный одним из первых после смерти Сталина.

- Вы помните тот момент, когда началась Ваша исследовательская деятельность?

- Вначале я не выделял его среди других поэтов. Я любил поэзию Грибоедова, Лермонтова, Пушкина, Некрасова; из советских - Симонова. В 1980 г. на совете в профсоюзной библиотеке мы распределяли темы лекций о юбилярах года. Кому достался Чехов, кому Бунин, мне достался Есенин. Я наивно воспрял духом: «Подумаешь, да там стихов-то всего три томика? Все наизусть выучу». В мае я начал готовиться и... не смог остановиться. Русский поэт с ясными глазами втянул меня всего без остатка. Это сейчас темпы производ­ства падают, а тогда мы ударными темпами гнали план (я ж все-таки работник СХК, 35 лет проработал в цехе). Я приходил с работы, часок спал и приступал к другой работе, кропотли­вой и захватывающей.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 

- Вы уже 15 лет изучаете творчество Есенина. Что Вы думаете о тайне его гибели?

- Недавно по телевизору и в газете «Известия» показали настоящую копию посмертной маски. В сравнении с ней ясно видно, что маска, хранящаяся в музее для всеобщего обозре­ния, кем-то подправлена, подштукатурена, чтобы не была видна разрубленная от удара правая глазница. По официаль­ной версии, это был ожог от трубы парового отопления. Какой ожог?! В «Англетере» не топили, был страшный холод. По свидетельству одного из друзей поэта, накануне гибели зашедшего к нему, Сергей сидел, перебирал стихи, одетый в шубу! Над Есениным был совершен акт политического убий­ства. Я считаю, что культ личности Сталина начался не с 1937 года, а с 25-го, когда погиб поэт. В это время Есенин вернулся из-за рубежа и ехал к Кирову в Ленинград с намерением издавать свой журнал. Наверняка он вез с собой информа­цию от русской эмиграции, которая, верная традициям Рос­сии, не хотела мириться с установившимся порядком и не собиралась оставаться на чужой земле. Возвращение Есени­на кому-то явно мешало. Сталин и послал своих людей. Доказывая обратное, Есенина превращают в алкоголика, а «черного человека» списывают на больное воображение. Страшно то, что не называя официально убийц поэта, мы оставляем эту проблему на уровне сплетен.

- За границей Есенина не запрещали. Можно ли сказать, что там его больше знают?

- Да. Профессор из США Эммануил Штейн на юбилейном симпозиуме делал даже два доклада о том, как русская эмиграция буквально спасала есенинское наследие. У нас, в России, помять о поэте 30 лет выкорчевывалась, а на Запа­де прилагались все усилия, чтобы, наоборот, сохранить ее. За рубежом информации о нашем культурном наследии очень много, мы пользуемся лишь ее крохами.

- Доводилось ли Вам бывать на родине поэта?

- Я 15 раз был в Константинове, из них 11 раз на ежегодных праздниках есенинской поэзии. Если б вы видели, что там творится! Со всей рязанщииы, из соседних областей едут хоровые коллективы, фольклорные ансамбли, творческое состязание продолжается несколько часов. Например, 3 октяб­ря 1993 года, мы по традиции собрались на родине поэта отметить его день рождения. В полночь я вышел из избы на свежий воздух. Вокруг тишина, в небе лунища огромная, звезды сияют. Побродил по буграм, спустился к Оке. В 5 утра разбудил друзей - пора было собираться на вокзал. Приезжаем в Рыбное, а нам говорят: «Как, вы ничего не знаете? А мы только что эшелон десантников на Москву отправили... » В столице канона­да, взрывы, кровь, а мы, оказывается, были в раю...

- Владимир Иванович, Вы побывали на юбилейных торжествах, посвященных 100-летию со дня рожде­ния Сергея Есенина. Что Вас там удивило?

- Вы знаете, на моей памяти прошли 70-летие Сталина, 100-летие Ленина - огромнейшие помпезные, организованные сверху мероприятия. А праздник 100-летия Есенина поднимался прямо от людей и подобного размаха я не припомню. В середине октября, уже после торжеств, мы еще несколько раз посетили село Константиново и увидели, как люди ехали и ехали навестить нашего светлого русского поэта. А в выходные там скапливалось до 90 автобусов.

- Что-нибудь привезли из этой поездки?

- Привез очень много информации: 35 отснятых фотопле­нок, 2 записные книжки, около 70 книг, 150 газет и прочее, и прочее. 22 дня по 20 часов активной деятельности. Теперь это все надо обмыслить, в общем, работы хватит на всю зиму. И людям надо рассказать обо всем.

- Владимир Иванович, Вы ведете такую кропотли­вую научную работу, активную просветительскую деятельность, выступаете на международных симпозиумах. Неужели Вы не задумывались о том, чтобы сделать есениноведение своей профессией?

- Меня все вокруг подталкивают - пиши. Конечно, надо как-то обработать весь собранный материал. Иначе, для чего тогда я встречался с четырнадцатью родственниками Сергея Есе­нина, с широким кругом людей, которые знали и видели его - все эти беседы хранятся у меня в записных книжках. Но жизнь сейчас очень нестабильная. Этак оставишь производ­ство, а потом и в Константиново ни разу не съездишь из-за отсутствия средств. Да и жаль оставлять дело, которому отдана вся жизнь.

Все материалы домашнего есенинского музея у В.И. Николаева тщательно систематизированы. Ему не надо много времени, чтобы отыскать в какой папке статьи о женах, в какой - о периоде пролеткульта, а где - о гибели. Его очень часто приглашают с лекциями к детям и взрослым, почти 400 встреч на счету северского есениноведа. На себе или на санках, а если экспозиция боль­шая (как, например, в научной библиотеке ТГУ, куда отвезли 16 мешков с экспонатами), то и на автобусе он бескорыстно достав­ляет свое богатство благодарным слушателям:

- Я здесь совершенно ни при чем. Все дело в Есенине. Он сам обращает людей в свою веру. Вы только раскройте томик его стихов. 

Лежакова Е.

//Диалог. – 1995. – 9 нояб.