МБУ «Центральная городская библиотека»

Искра, Лева и Геша - вот таким трио исколесили они военные тропы с 42-го по 45-й. Из-за плоскостопия 18-летний Геннадий Афонин вынужден был служить в гужевой транспортной роте. Прямо из военкомата новобранцев направили в Казань, собрали в Журавлевских казармах, организовали полк - и на поезд. Через Пензу ехали, Саратов и до самой Астрахани. Остановились в деревне Капустный Яр, надо через Волгу перебираться. Но как? Лед трещит, так ведь и под воду, не успев повоевать, угодишь. Ползли по одному, соблюдая дистанцию в 15 метров. Никто не утонул, все перешли на другой берег, расквартировались. А тут румыны. Немец шампанское за Волгой пил, а они здесь в плен посдавались. Черные, как цыгане, в желтых шинелях и бараньих шапках: "Хлеба давай!" - и кольца золотые протягивают. Да откуда ж у наш их хлеб? Самихбы кто досыта накормил.

Дальше путь шел на Сталинград. Двое суток виляли восьмеркой, путая немца. Винтовок-то не дали, а погибать под обстрелами шибко неохота. Днем собирали траву перекати-поле, а ночами жгли, создавая видимость мощи русской армии. 14тысяч на 20 километров растянулись. И все назначены были лошадей запрягать, брошенных румынами в степи. Каждому по паре досталось. Геннадию Афонину - Искра и Лев. С ними теперь и пошли колесить по дорогам войны, не расставаясь ни днем, ни ночью. Снаряды и патроны на передовую возили, кухню армейскую. Геннадий - парень деревенский, с лошадьми обращаться умел. Правда, фронт - не колхоз. Тут мало поить-кормить, задача что у него, что у скотины архиважная. И троицу их водой не разо­льешь, разве что пуля шальная кого настигнет. Но обходилось до поры до времени. Правда, лошадки жуть как боялись разрыва снарядов. Ноги дрожат, глаза испуганные, а в них, не поверите, слезы! Прикроет, бывало, он им глаза-то, погладит морды, успокоит.

Как в калмыцких степях запряглись, так как до самой Латвии на колесах. Едут. Друг от друга метров 50 держат, чтобы не поубивало. Немец, он ведь норовил бомбить кучные места. Но все равно, и ранило, и контузило, и смерть находила ездовых. Геннадий словно под счастливой звездой родился, ни разу пуля не задела. Может, и в самом деле лошадки его спасли?

Пришли в Крым. Освободили Запорожье. А Севастополь ну никак взять не могут. А тут на подмогу "катюши" подоспели, освободили город. Среди трофеев - хлеб немецкий в дубовых ящиках, каждая булка аккуратно в фольгу завернута. И что интересно, хлеб этот с 38-го года, а мягкий, словно вот-вот из печи. Развернешь, а он через 30 минут уже зеленый. Так что или ешь сразу, или не ешь совсем, у многих из наших тогда желудки стали болеть. Вообще у немцев галеты, хлеб, шоколад, кофе - это ежедневная еда, они ее из Германии возили. А у наших - концентраты в брикетах. Пшенная да овсяная каши. "Ниче, - вспоминает Геннадий Ильич, - сваришь и за милую душу ешь". А еще чай. Калмыцкий. Он ведь в основном с ребятами из Калмыкии служил. Так у них чай такой: на ведро воды три литра молока и соль по их вкусу. Хлебнешь - солонее нашего супа. Сначала дико казалось, но привыкли, да и пить после него вовсе не хотелось.

Пришли в Симферополь. А город красивый! А девки - загляденье! Мужики сказывали, это потому, что метиски они, от евреек и грузин рожденные. Кругом сады фруктовые, но яблочек крымских так и не довелось попробовать - дальше надо идти. Через грязь, через болото, к Западной Украине и к Белоруссии пробирались. Тут-то немецкий снайпер и угодил Искре прямо в лоб. Жалко кобылку, но война есть война, горевать шибко некогда, дали другую. А в Прибалтике пополнили обоз монгольскими лошадьми. Русские-то вялые больно. Шаг шагнут, завязнут в болоте и, пока не дернешь, не пошевелятся. А эти, словно козы, с кочки на кочку скачут, неохота им ноги мочить. Маленькие да жилистые. Так что по хорошим дорогам шли на наших, а по плохим - на монгольских.

Очистили Латвию и двинулись на Восточную Пруссию. А там дома пустые, но часы идут и плиты горячие - садись и кушай. В погребах соленья, варенья, картошка. Оклемались наши солдатики, отмылись, отъелись. Тут и народ местный откуда-то повылезал, поняв, что русские ничего им плохого не сделают. Стали бани топить, жизнь налаживать. А на дворе уж весна 1945-го.

После сообщения о капитуляции Германии и победе советских войск распрягли ездовые лошадок и домой засобирались. Геннадий Афонин должен был бы действительную еще дослуживать, да дома оставались трое малолетних братьев, и его комис­совали. Вернулся сын удмуртского народа в родное Заболотное, а мать плачет. Он ей: "Ну, чего ты? Вот ведь я, живой-здоровый". Но так и не довелось увидеть отца и брата, остались они лежать на поле брани. Всего же из 50 деревенских домов 49 человек на фронт ушло. Вернулись лишь семеро...

Пошел в колхоз, счетоводом его определили. Женился. Работал в органах МВД делопроизво­дителем. А тут в Глазов наведался "покупатель" из

Сибири, "сосватал" на секретный объект, обещал, что через год-два квартиру можно будет получить, а через 10 лет - машину. Не поверили Афонины - на сказку похоже. Но анкетировались все же и поехали. И был это уже 1953 год. Как приняли его на 10-й объект, так до самой пенсии на нем и трудился. Машины ремонтировал, экспедитором работал, аппаратчиком на азотной установке. Сказка былью обернулась. Действительно, через два года жила уже молодая семья в новой квартире, а через 10 лет появилась и первая машина.

На заслуженном отдыхе сидеть не больно-то хотелось. Руки у Г.И. Афонина золотые, и плотницкое его мастерство пригодилось в "Дельфине", в медсанчасти, в 195-й школе. Мебель собирал, замки вставлял, стекла резал. Мимо валяющейся дощечки до сих пор спокойно не пройдет, поднимет и в хозяйстве приладит. Частенько во сне войну видит. То лошадей запрягает, то с дружком фронтовым Ваней Рыженко кашу варят. И хоть не дослужился солдат до генеральских погон, зато жив остался, детям жизнь дал, внуков и даже правнука дождался. Это ли не счастье? Вот так-то, ездовой Афонин, годный к нестроевой...

Калинина В.

//Диалог.- 2001.