Дважды погибший и трижды рожденный
…Вспоминается прибытие на фронт. Сопровождающий нас офицер сказал: «Здесь и будем располагаться», - указывая на поляну возле соснового бора. Один из солдатиков робко спросил: «А где мы будем спать?». В ответ - дружный хохот. Так мы надолго распрощались с комфортом. Солдатская шинель стала для нас и одеялом, и матрацем, и подушкой. А потом к нам пришел офицер и сказал: «Разведка - это глаза и уши армии, это элитное воинское подразделение. Воевать в разведке почетно, но и опасно. От вас потребуется выносливость, сила, храбрость и отвага». Мы молчали. Офицер был явно обескуражен. С горечью он произнес: «Я думал, что сибиряки храбрые...». Тронув своего товарища за руку, я просто сказал: «Пойдем, какая разница, где умирать?»
Из тысячного пополнения, прибывшего на фронт, в разведку пошли лишь одиннадцать человек. А офицер, пришедший к нам, отвел нас в сторону и сказал: «Знайте, ребята, вы идете на смерть, если кто-то из вас боится, то пока не поздно, идите назад». Никто не пошел, остались все...
Когда меня спрашивают о подвигах, совершенных мною на войне, я лично вспоминаю только об одном: о том, как пошел однажды в разведку. Дело было аккурат 23 февраля. Никаких плохих предчувствий у меня не было. Шли мы втроем. «Старшой», я и совсем молодой солдатик. Необстрелянный еще. «Старшой» шел впереди, тяжело ступая и низко опустив голову. По привычке ступая след в след, я шел в двух шагах позади него. На пути нам попался горевший дом. Мы и не думали, что зашли уже далеко в тыл к немцам. Сгущалась темнота. Оглянувшись, я не увидел нашего солдатика, но подумал, что он просто поотстал. Вдруг острое чувство опасности охватило меня. Перевел пистолет-пулемет со спины на грудь, ощупью проверил две гранаты, расстегнул кобуру трофейного парабеллума. Внимание, слух, зрение были обострены до предела. И вдруг мы увидели человека. Возле него стояли еще несколько. «Где штаб батальона?» - спросил «старшой». А в ответ немецкая речь... Заслонив командира, я взвел затвор. Истошный до ужаса крик немца заглушила очередь моего пулемета-пистолета. Я стрелял до тех пор, пока не положил их всех на землю. Времени было в обрез, и мы бросились назад. Шквал огня обрушился на нас. Бежать в таком аду было бессмысленно. Я рухнул на землю. Немцы, видимо, посчитав меня мертвым, прекратили огонь. По-пластунски мы со «старшим» добрались до своих. По словам необстрелянного бойца, раньше нас вернувшегося в полк, мы со «старшим» погибли. На другой день я порвал собственную похоронку... И заполнил наградной лист на орден «Славы», до этого у меня была лишь медаль «За отвагу».
Потом, как из-под земли, появился корреспондент какой-то армейской газеты. Белоснежный подворотничок, хорошо подогнанная по фигуре шинель - все это почему-то вызвало во мне чувство протеста. Фамильярное похлопывание по плечу, щедрое сыпание комплиментами. А героем я себя не чувствовал. Было даже стыдно. Ведь мы с командиром, практически спящим на ходу, зашли к немцам в тыл... А спасая «старшого», я просто выполнял главную заповедь разведчика - сам погибай, а товарища выручай. Настырность корреспондента в итоге вывела меня из себя. И я послал его далеко-далеко. Мое понятие о героизме обошлось мне дорого. Вместо ордена я получил вторую медаль «За отвагу».
А потом нашего начальника разведки снова вызвали к командиру полка. Это означало, что нам предстоит «работа». Действительно, вечером всему составу разведки объявили, что мы будем сопровождать командира полка, гвардии майора Яворского на новый КП, освобожденный накануне. Мы должны были также провести разведку в близлежащем хуторе - нет ли там фашистов. Фашистов в деревне не обнаружилось, и мы, довольные тем, что все так хорошо складывается, отправились назад. Расслабились, стали переговариваться. И вдруг крик: «Стой!» - и очередь из автомата почти в упор. Мы упали, не забыв при этом пустить в ход самый весомый аргумент - «сочные» русские слова. Разобравшись, что к чему, наши стрелять перестали, но вот товарищ, шедший со мной рядом, уже подняться не смог... «Слепое счастье войны» вырвало свою очередную жертву.
На КП мы расположились в блиндаже. Все молчали, да и говорить особо не хотелось. Вдруг в блиндаж зашел «старшой» и назвал мою фамилию, приказал следовать за ним. Мы сделали обход лагеря. И вдруг со стороны нашей линии фронта раздались частые разрывы. Огненные всполохи вертикальными трассами прошили ночное небо.
Грозное было у нас пробуждение наутро. Творилось что-то невообразимое: непрерывные разрывы снарядов, светящиеся полосы трассирующих пуль и бледный, смертельный свет осветительных ракет. Оказывается, немецкие танки обошли нас и вели частый огонь по нашему расположению. Солдаты в панике бросились бежать кто куда. Командир приказал нам, разведчикам, стараться задержать их. Вскоре положение стало критическим. Мы окружили командира полка и стали удаляться в указанном «старшим» направлении. А именно - в немецкий тыл. Затем мы со старшим лейтенантом поотстали осмотреться. Два снаряда разорвались совсем рядом. Что-то жесткое сильно ударило меня в бедро, а взрывная волна швырнула на землю. Черная пелена накрыла сознание. Но чувство острой опасности помогло быстро прийти в себя. Я был один. Болело все тело, правая нога была как ватная, в голове - звон. Я услышал близкие крики немцев. Автоматными очередями они прочесывали лес. «Надо убираться да побыстрее», - думал я. И еще решил: если не смогу уйти, приму бой и дорого отдам свою жизнь. В карман гимнастерки положил последний патрон - для себя. Пополз, потом даже смог подняться и шел, хоть и приволакивая ногу, довольно быстро - силы придавала опасность.
Своих, из пехоты, нашел на опушке леса. Узнал, что мы окружены. Идти через поляну дальше было опасно: она простреливалась немецкими пулеметами, но оставаться на месте - было еще опаснее. И я пошел вперед, позвав с собой добровольцев. Огонь немцев был неприцельный. Нам удалось преодолеть открытое пространство без потерь.
В полковом медпункте выяснилось, что в ноге засел осколок. Его я ношу в себе до сих пор. Своих разведчиков нашел только через несколько суток. Маме за это время была отправлена вторая «похоронка». «Дважды погибший и трижды рожденный» - наверное, так можно было бы озаглавить мою автобиографию... Воевать мне оставалось 18 дней - до двух тяжелых ранений.
А в Северск я приехал в 1952 году. Сначала занимался обеспечением оборудования для еще не построенного сублиматного завода. Работа была бумажная - рассылал заказы по специализированным предприятиям страны. Сам ездил в длительные командировки. В том числе и в Москву, в министерство. «Министерские» мне не понравились - работали они «спустя рукава», а точнее, вообще не хотели работать. Все приходилось делать самим командировочным.
Строительство завода шло медленно. Только с приездом Царевского дело заспорилось. Летом 1954 года я закончил комплектацию завода оборудованием и перешел на объект «С» начальником отдела снабжения. Начинал с азов. Однако вместе с коллегами мы таки успешно со своим делом справились.
На СХК я проработал 48 лет... На пенсию ушел с радиохимического завода.
Харченко В. Ф.
//Новое время.- 2005.- 5 мая.- С. 5.
