"Мишка, Мишка, где твоя улыбка..."
- иногда напевает, глядя на свой "иконостас" (фотографии в рамочках и без, развешанные над письменным столом). Вот он еще совсем молодой, взгляд целеустремленный, горящий, дерзкий, вот с женой Сашей, счастливый и жизнерадостный, вот со внучей Светочкой, светом в его окошке, вот он сам, но с гитарой... Фотографий много, на них он глядит частенько. И не потому, что собой любуется (хотя и не велик грех-то был бы - точь-в-точь герой тех советских фильмов, который и на производстве в передовиках, и в самодеятельности участвует не ради галочки, а для собственного удовольствия, и в жизни личной без вывертов-изъянов). А потому глядит, что заряжают эти пятнышки из прошлого оптимизмом, хотя и поныне его жизнелюбию и неравнодушию многие завидуют.
"Мишка, Мишка, где твоя улыбка...", - иногда не поет, а говорит он, глядя в зеркало, что в прихожей, удивляясь, что уже столько лет отмахали "ходики" его жизни. Хотя улыбка-то у него и поныне на зависть - во все 32 крепеньких, белехоньких да ровнехоньких зуба (что вы, не пластмассовые и не металл керамические, а свои собственные). Не улыбается лишь, когда здоровье барахлит, случается сейчас такое.
А во вторник, 21 ноября, аккурат в Михайлов день, Михаил Михайлович Карбышев отметил свое 78-е рождение. Он бы и рад не отмечать - к чему годины лишние, опять же сердце накануне прихватило, да где уж там. С раннего утра телефон надрывается - из Америки сын с поздравлениями спешит, из Иванова семья художников помнит Михал Михалыча, из Томска писательская организация не забыла, из Новосибирска, Искитима звонили работники культуры, что вместе колесили по области, создавая хоры, а вот на СХК его помнят и знают как аппаратчика, что 25 лет отдал производству, все же остальные северчане от мала до велика знают и любят его как поэта. Вот и поздравляют от души.
Гостям Михаил Михайлович всегда несказанно рад. И что греха таить, с ним многие не прочь общаться хоть целый день -забываешь про бешеный ритм жизни, начинаешь обращать внимание на такие "мелочи", как листья, снег, настроение прохожих, красота заката. Нет, он не будет тянуть за рукав, насильно переключая вас с общего на частное, он просто прочитает свое новое стихотворение (где каждое слово сочно, ярко, живо), он споет песню (лиричную, берущую за душу, либо наоборот - разудалую, что взбудоражит кровь), он покажет свою "картинку", как он говорит. Если весна, то она у него "мокренькая", где все оживает и оттаивает, блестит капелью и ручейками на неброском еще солнышке, если жена Александра Савельевна на портрете, то серьезная, но одновременно нежно любящая, что сквозит во взоре (кстати, там она в белом халате, что и сейчас случается нередко на работе, в больнице, дома - отхаживает от недугов своего суженого).
Что бы ни делал Михаил Михайлович, то обязательно с душой. Неугомонный. Он и по сей день считает себя не пенсионером, а работающим человеком. И это сущая правда. Он трудится не покладая рук: в простенькой механической печатной машинке всегда заряжен чистый лист - то книгу готовит к изданию, то новое стихотворение поздно вечером написалось, то для газеты подборку компонует. Трудится, ни минуты не давая отдыхать голове. Мысли, идеи так и колобродят у него, то прошлое разбудится и выльется в таких словах, понятых, но невесть почему нами забытых, но оказывается вполне родных, народных, то настоящее он повернет совсем иным боком, доселе нами неведомым.
Искушенные северчане уже читали карбышевские и поэмы о родном городе и о Томске, и "Десятовские были", и ныне диковинные венки сонетов. Но всем без исключения сразу приходятся по сердцу его самые милые, простые, но такие многозначительные "стишонки" (так он сам называет стихи, не из кокетства, а по любви примеряя это слово к незамысловатой форме).
Михаил Михайлович не любит, когда говорят: "Сочинил стихотворение". Его нельзя сочинить, придумать, считает он. Стихи рождаются. А для этого их надо выносить, прочувствовать, прожить. Знаете, это он доказал, быть может, и не ставя себе такой цели. Карбышев начал писать стихи в 50 с гаком лет. Потребность вдруг такая возникла. Его первая публикация была в ноябре 1979 г. в "Современнике".
Тогда, на встрече с Михалковым, маститые писатели все недоумевали: «Да неужели вам неохота было писать, неужели и не_ пробовали, как такое могло случиться?» На что Карбышев отвечал: "Да не только не писал, но и не читал стихов!" Сей феномен, похоже, точно раскусил критик ЮЛ. Прокушев: "Вы понять-то можете или нет, что хватало ему средств выразить себя в другом? А начал писать стихи - и слава богу!" На том и порешили.
Каков он в стихах? Да такой же, как и в жизни. Прочитайте, почувствуйте - поймете. А как до того себя выражал? Почему раньше не прорвало, из чего зрела тяга к литературе? Судите сами.
Писателей, конечно, в роду Карбышевых не было. Да и откуда им было взяться в селе Десятово? Так, простая крестьянская семья. Однако детство М. М. Карбышев помнит хорошо. Однажды поехали они с отцом в соседнюю деревню. Увидел там маленький Михаиле балалайку, диковинный инструмент. Мужик же играл на ней виртуозно. Запала в душу 9-летнему пацану та игра, ведь у них в Десятово, окромя двух гармоник, ничего и не было. Отец, видя такое дело, балалайку-то купил. Но дома она оказалась "глухой" - играть-то никто не умел. А потому мальчонка и ходил через кедрач, заросли, тропинки за шесть километров до деревни Остальцово учиться к тому мужику.
Позже в "дому" появилась гитара. Тогда люди тоже платили налоги. Только где денег в деревне взять? Нагрузили родители воз картошки и послали 12 и 13-летних пацанят (Михаила с братом) в Шегарку продать ее, чтобы выручить деньжат. Время холодное, промозглое, полузима-полуосень. Продали картошку мальцы, зашли в магазин погреться, на стене гитара висит. Переглянулись, поняли друг друга без слов: "Купим!" Накрыли гитару дохой, что картошке мерзнуть не давала, привезли домой, радостные матери - гляди. Она чуть в обморок не упала: "Отец же убьет вас!" С дороги разморило, уснули ребятишки. Отец пришел, мол давай деньги скорее, мать, не то сельсовет закроют, мы в должниках останемся. А она ему: "Вон твои деньги, на стене висят!" Отец: "Я им головы разломаю". А что толку-то тогда: ни голов, ни гитары...
А потом появилась гармошка.
Ко всему прочему очень хотелось Михаилу рисовать. Углем да кусочками белой глины им были изрисованы все стены, все заборы. Что рисовал? Да то, что вокруг видел (и людей, и зверей, и природу), да что воображение подсказывало. Никто парня не останавливал.
Но случилась война. Конечно, ребят, что 10-летку окончили, сразу "под гребенку" всех вымели, на фронт отправили. Из того огромного "табуна", что ехал на фронт, лишь Михаил Карбышев да Александр Кошель вернулись. Саша на "катюшу" попал, а Михаил - в пехоту-матушку (как он говорит: царицу всех родов войск). Тяжело, но в минуты отдыха, конечно, пели, гитара была рядом. В 1943-м Карбышев ранение тяжелое получил в шею, помотало его по больницам-госпиталям, не появись тогда пенициллин, неизвестно еще каков бы он был (язвы, болячки, раны тогда воспалились-почернели), но чудо-лекарство эта плесень - все приглушила. Правда, на фронт больше М. Карбышев не попал.
После войны, как только "встал немного на дыбки", отправился в Новосибирск. Учиться. И куда бы вы думали? В музыкальное училище (а тогда - студия). В клубах в ту пору не было специалистов, время-то какое. Так студентов, начиная со второго курса, распределили по ближайшим деревням-поселкам (куда на поезде либо машине добраться можно было) и отправили в свободное от учебы время работать в клубах. Карбышеву достался Искитим, Дом культуры ЛПК. Ремесленники (учащиеся из училища) и стали самыми активными хористами под руководством Михаила. А через год этот хор стал победителем областного конкурса. Тогда сняли их на кинопленку, "крутили" по всей области.
После учебы на дирижерско-хоровом отделении М.М. Карбышева распределили в с. Кожевниково. Здесь приходилось руководить и драматической студией, и чтецами заниматься, и, конечно, хор организовывать. К тому времени женился молодой специалист, сынишка у него подрастал. И по-прежнему хотелось Карбышеву рисовать. Вот и рисовал. Довелось в это время увидеть его работы Виктору Лагуне, что приехал в село после учебы в Палехском художественном училище. Заинтересовался Виктор, стал убеждать Михаила продолжить образование.
Сборы были недолгими (ни вещей, ни мебели), с женой, сынишкой, прихватив чемоданчик, отправился М. Карбышев в Иваново, в Палех. Поступил. Но учебой не ограничился и здесь: стипендия маленькая, а человек-то семейный. В школе уроки музыки вел, в Доме культуры - хор, в училище тоже художественную самодеятельность поднимал. Плюс нагрузки огромные в учебе. Здоровье стало сдавать. После третьего курса пришлось вернуться домой, но не на шею к отцу.
Вот так всю жизнь среди людей, для людей, восхищаясь и красотой окружающего мира, и талантами простых односельчан. Причем не созерцательно, а деятельно, истово пропуская через себя любое событие.
О северской биографии М.М. Карбышева вам известно: в небольшом городе его жизнь как на ладони. Но именно в Северске пришла новая "охота" - писать. О том, что любит, чувствует, знает, что пережито, причем не отказываясь, не отрекаясь от прежних увлечений. Все это настолько переплелось, органично связано с прошлым, настоящим, будущим.
Вот на днях ушла Александра Савельевна бюллетень закрывать. Михаил Михайлович остался дома, взгляд упал в угол, и вдруг мысль: гитара в кресле, как гостья.
"Устроившись в кресле, молчит гитара,
На главный мой праздник явилась ко мне.
Ну, спой же романс ради дружбы старой,
Кричи во все горло, не стой в стороне!
Давай на два голоса, как когда-то
Под боком у самой жестокой войны,
Где музыка тоже была солдатом
И на защите стояла страны,
И пулеметы строчили по нотам,
И пушки звучали как контрабасы.
Но тут между Доном и Волгой пехота
С гитарой свои коротала часы.
Кларнеты и флейты и дробь барабана
Смолкали, когда возникал твой напев,
Быстрей заживали солдатские раны,
На время смолкала война, присмирев.
"Милая, ты услышь меня", -
На весь фронт лилась песня старая.
На весь фронт лилась песня старая -
Под огнем стоял я с гитарою..."
У Сличенко - под окном, у Карбышева – под огнем. Так и было. Как было и другое.
"Мой щипковый земной инструмент,
Ах, гитара, прости, что невольно
Не купил в твои косы я лент,
Ни за что защипал тебя больно.
Ты красива, стройна и неясна
В своем гордом величии властном,
Ты подолгу молчишь, как жена,
То поешь, как любовница, страстно.
Семь серебряных речек текут,
Водопадом они ниспадают.
Я не знаю, где ж реки начало берут,
Только знаю, что мне в сердце впадают.
Обниму я твой девичий стан,
Положу тебе руку на талию,
Может, Пушкин вот так обнимал
На балу Гончарову Наталию.
Ах, гитара, о счастье споем
И о горе с тобой забудем.
Я пою соловьем
В семиречье твоем
И дарю эту песню я людям.
Догорает костер, хорошо на душе,
Прислонилась гитара к камням.
И не зря говорят:
"С милой рай в шалаше,
А шалаш тот - земля во вселенной!"
Такое не придумаешь. Это пережить и выносить надо. Как не сочинены стихи "Отец жалел коня", "Моя деревня", "Материнский хлеб" - все это его жизнь, его Десятово.
Недавно, услышав по телевидению комментарий о выборах Гора в президенты Америки, мол, не голосует за него родной штат, так как не бывал кандидат на родине лет 15, Михаил Михайлович рассмеялся: "А ведь доведись мне в Десятого баллотироваться, так меня тоже прокатили бы!" Давно он не ездит в родное село, и не потому что забыл, зазнался, а потому что помнит. Когда ездил хоронить с отцом дядю Илью, не узнал села Михаил Михайлович - все здесь теперь по-другому, разбито-разграблено. Церковь спихнули, гору разрушили, кедрача нет, речка засыпана, на месте пруда - дорога, вместо улицы Зеленой - грязь непролазная. Больно глядеть на это, в сердце живет другое село, люди другие:
"Моя деревня в сто домов
У кедрача стоит,
Моя деревня в сто дымов
Уж 200 лет дымит,
Клянет весною комаров,
Под осень - мошкару,
Моя деревня в сто дворов
Стоит в глухом бору".
А теперь во всей деревне не тренькнет ни балалайка, ни одной гармошки не пискнет... А может, и не "прокатили бы" Карбышева, ведь он, по сути, любит свою родину как никто другой, он хранит и оберегает Десятово как умеет.
Однажды на творческой встрече Михаила Михайловича спросили: "В кого у него все таланты?" "Да ни в кого! Отец - крестьянин, мать - домохозяйка".., и пошел с края сцены к своему столику. И тут его осенило: мать родила, а бабка Носиха (повитуха, что оживила почерневшего, недышащего ребенка, отхлопав его, испугав его стуком скалки в заслонку, заставившая его "завякать") подарила целый мир. "Вот с тех пор и вякаю!" - пошутил Михаил Михайлович. И играет, и поет, и рисует, и пишет прозу, стихи, песни... Внучка Светланка, третьеклассница, как никто другой понимает деда. Они могут часами по телефону читать друг другу стихи - и чужие, и собственные. Они вместе иллюстрируют свои произведения. Кстати, недавно дед признался, что Света лучше нарисовала воробья (ее, декорированный, теперь хранится у деда в папке, а своего Михаил Михайлович изъял). Свете-то есть что сказать на вопрос: "Откуда у 10-летнего ребенка такая тяга писать стихи, рисовать не как все дети - фломастером, да красками, а перышком?.." Союз дедушки и внучки крепнет. Жизнь прекрасна и удивительна в любом возрасте, они это доказывают.
Яковлева И.
//Диалог. – 2000. – 24 нояб. – С. 12.
