МБУ «Центральная городская библиотека»

Виталий ПЕТРОВ, северчанин, участник Великой Отечественной войны в составе Войска польского

Польша по достоинству оценила ратные подвиги подпоручика Виталия Александровича Петрова, наградив его орденами "Крест храбрых", "Серебряная медаль, заслуженная на поле боя" и четырьмя медалями. Кроме того, боевой офицер был награжден и советскими медалями "За освобождение Варшавы", "За взятие Берлина", "За победу над Германией", орденом Отечественной войны и другими.

Если есть люди, Богом от­меченные, то северчанин Виталий Александрович Петров точно из их числа. "Я единственный во всей польской армии, кто 2 мая 1945 года еще на­ходился в поверженном Берлине, а 9 мая, отпущенный в отпуск, очутился уже дома, в Новосибирске", - не без гордости заявил бывший подпоручик 3-й Варшавской ордена Кутузова бри­гады 1-й армии Войска польского.

Мало того, безусого офицера, ко­торому в ту пору не было еще и 20 лет, на вокзале в Варшаве посадили в генеральский вагон с душем и всякими немыслимыми удобствами, в котором он ехал на родину в полном одиночестве, как мавританский король. Он вообще был невероятно везуч, этот русский "поляк" Виталий Петров, за которым обычно ветреная и капризная фортуна всю войну терпеливо ходила по пятам, оберегая от пуль и снарядов. Да оно и неудивительно: сын в папу пошел. А папа, Александр Федорович Петров, сам не человек, а легенда. В первую мировую служил батюшка в гаубичной артиллерии. Однажды в блиндаж, где находился весь расчет его орудия, попал тяжелый снаряд. Обычно после такого попадания всех, кто находился внутри, силой взрыва просто размазывало по стенкам блиндажа, как масло по краюхе хлеба. После обстрела уцелевшие солдаты уложили всех погибших рядком на брезенте, и полковой священник приготовился было отпевать убиенных. Однако в этот момент один из артилле­ристов попросил батюшку повременить: "Кольцо обручальное сниму с руки Петрова, жене отослать надо..."

Хвать, а рука-то теплая! А ведь чуть было не закопали живьем. Отцу и по­том везло. В 37-м один из хороших (и неплохо информированных) знакомых предупредил Александра Петрова: "Завтра тебя арестуют". Сообразитель­ному Александру Федоровичу два раза повторять не надо было. Быстро собрал всю семью и в тот же день, никому ничего не говоря, уехал из Ижевска в Новосибирск. Чекисты так и не сумели их разыскать. Сказочное отцово везе­нье и сыну передалось в полной мере. Хотя, с другой стороны, не только в везении дело. Человек он на редкость одаренный, и талант Виталия Петрова проявился еще в детстве, когда в 1936 году он, 11-летний школьник, выиграл Всесоюзный конкурс юных чтецов-де­кламаторов со стихотворением поэта Безыменского, написанным на смерть Кирова. Обладая великолепной памя­тью, он, не умея еще читать, запоминал длиннющие поэмы наизусть. Неуди­вительно, что в школу Виталий пошел сразу во второй класс, поскольку в семь лет умел уже читать и писать. Мачеха недаром прочила любимому пасынку артистическую карьеру. Кстати, и сама Александра Семеновна - персонаж незаурядный. Она выступала в цирке с двумя блестящими номерами. Эта кра­сивая дама, видимо, отличалась еще и несокрушимым здоровьем, поскольку позволяла дюжему молотобойцу на потеху визжащей от восторга и ужаса публике разбивать на своей пышной груди камни! После этакой экзекуции великолепная Александра с томной улыбкой метала ножи точно в центр мишени. Знал в женщинах толк неисправимый жизнелюб Александр Петров - отец нашего героя.

В первый же день войны отец как коммунист пошел в военкомат, был призван в армию, и следы его надолго затерялись.

Самого же Виталия в авиационное училище по здоровью не взяли, зато заставили разносить повестки. А по­том невысокий худощавый парнишка пошел работать в кузницу молотобой­цем. Попотеть пришлось изрядно. Чего стоит один только 9-й кавалерийский полк, чьих лошадей ему пришлось перековать перед отправкой конников на фронт. В конце концов Виталий Петров поступил в Новосибирский институт военных инженеров железно­дорожного транспорта, но проучился там всего полтора курса.

"30 декабря 1942 года собрали нас на комсомольское собрание, - вспо­минает Виталий Александрович. - А я всегда отличался наблюдательностью, и от меня не укрылось то странное обстоятельство, что в зале в прохо­дах между рядами стояли солдаты с оружием. Это на комсомольском-то собрании! Кончилось все тем, что всех нас, 250 студентов, призвали в армию. Уже на следующий день мы были солдатами 35-го запасного артилле­рийского полка, расквартированного в Новосибирске. Как раз в начале 1943 года в Красной армии ввели погоны, и нашу маршевую роту переодели в новую форму и в марте погрузили в эшелон, который, как мы полагали, отвезет нас на фронт. В теплушках, в которых нас везли, раньше, видимо, возили уголь, поэтому неудивительно, что все мы вскоре выглядели, как африканские шахтеры. В таком вот виде нас и привезли в... Томск. Как оказалось, во второе артиллерийское училище. Выгрузились и пошли строем по улице. Каково же было наше изу­мление, когда в наш адрес от томичей посыпалась ядреная матерная брань и послышались крики: "Фашистов ведут!" Оказалось, что томичи, ничего не знавшие о введении погон, приняли нас за пленных немцев. Что делать?! Мы и гаркнули во все воронье горло:

"Двенадцать негритят пошли ку­паться в море,

Двенадцать негритят резвились на просторе.

Один из них утоп,

Эх, мать его е...!"

Тогда только люди поняли, что мы свои, русские. Ну не могли пленные фа­шисты петь матерные русские песни!

Каково же было мое изумление, когда в училище я встретил отца. Оказывается, с самого начала его направили служить сюда начальни­ком продовольственно-фуражного снабжения. Мы-то в семье думали, что отец где-то на фронте, а он тут рядышком, в Томске "воевал". Да еще и поджениться успел. Наверное, потому он нам из училища ни одной весточки и не прислал..."

В марте 1944 года Вита­лий Петров, с отличием закончивший артилле­рийское училище, был направлен в Сумскую область, где формировались части Войска поль­ского. Молодому офицеру было приказано срочно учить польский язык, и уже через три месяца Виталий Петров свободно щебетал на чистом варшавском диалекте. Даже поляки принимали его за своего. Кроме того, способный к языкам парень неплохо понимал немецкую речь и довольно уверенно изъяснялся на английском. Неудивительно, что не нюхавшего пороху офицера сразу назначили начальником разведки дивизиона 122-миллиметровых гаубиц, вхо­дившего в состав 1-й армии Войска польского. Так младший лейтенант Красной армии Виталий Петров стал хорунжим польской армии.

"Рядовой состав дивизиона был укомплектован украинцами из запад­ных областей: они неплохо понимали польский язык, - продолжает Виталий Петров. - Средний возраст солдат был 30-40 лет, я им в сыновья годился. Они меня как сына и берегли. Был у меня замполит, поляк по фамилии Камерман. Был он в годах, за свою жизнь успел послужить, наверное, во всех армиях, кроме японской, и хорошо владел немецким, польским, английским, французским и русским языками. Очень умный и образован­ный был человек. Он никогда никаких трофеев не собирал. Но когда мы Варшаву освободили, он только про­шелся по улицам, и все его должники ему деньги вернули. За двое суток он умудрился найти в разрушенном до основания городе хорошего портно­го и пошить мне сапоги и парадную польскую форму. Да еще и подарил мне кольцо с бриллиантами".

"Когда наш дивизион форсировал Вислу, - рассказывает Виталий Петров, -мы атаковали немецкие боевые порядки как простая пехота. Бегу с ракетницей в руках, за мной радист, связисты и офицеры дивизиона. Чтобы не получить пулю в спину от затаившегося где-ни­будь в блиндаже фрица, мы, пробегая мимо печной трубы очередного блинда­жа, на всякий случай бросали туда гра­нату. Бежим в сторону подозрительного леска, и тут неожиданно по нам открыл огонь немецкий пулемет. Не знаю, как он меня первой же очередью не срезал, он же точно в меня стрелял чуть не в упор. Но тут мне повезло: у немца вдруг заклинил патрон, и он принялся ствол менять. Этих секунд мне хватило, чтобы добежать до пулеметчика и выстрелить ему в лоб из ракетницы. Это был не его день... Смотрю, выскакивает из блинда­жа молоденький немецкий офицерик, по виду - мой ровесник, с ходу стреляет в меня из пистолета и бежать. Я за ним, азарт меня взял охотничий живьем его взять. Он, убегая, время от времени оборачивается и стреляет в меня, но я не отвечаю. Догнал я его таки, отобрал у него пистолет, как сейчас помню, ита­льянской марки. Тут и мои разведчики подоспели как раз вовремя. Взяли мы в плен весь личный состав немецкой зенитной батареи, что в том леске пряталась".

Фортуна, похоже, влюби­лась в польского хорун­жего с "характерной" польской фамилией Петров, поскольку не давала немцам уронить хотя бы волос с его головы. Не брали его не только пули, но даже и снаряды. Однажды начался артилле­рийский обстрел, и Виталий спрятал­ся в окопе со своими солдатами. Один из них нахлобучил на голову своего командира каску, и тут в нее врезался осколок снаряда. Каска чуть ли не вдребезги, а голове хоть бы что!

В другой раз хорунжий Петров, уже в Варшаве, просто переходил улицу, и в этот момент прямо ему под ноги упал немецкий снаряд, подняв тучу пыли. Все, конечно, попадали на землю, а когда пыль рассеялась, Ви­талия на улице уже не было. Солдаты подумали, что их командира взрывом разнесло на кусочки, потому и тела нет. А оказалось, что снаряд не разо­рвался, а хорунжий просто перешел улицу и укрылся в доме напротив.

Но на свою везучесть надейся, а сам не плошай... Наблюдательный пункт со стереотрубой наши устроили на сосне и хорошо замаскировали. Но немцы тоже не дураки, сообразили, где поляки могли наблюдательный пункт разместить, и за той сосной на­блюдали: не сверкнет ли отраженным солнечным светом в глубине кроны стеклышко стереотрубы.

"Я это учитывал, поэтому на на­блюдательный пункт забирался только тогда, когда солнце светило у меня из-за спины немцам в глаза, - говорит фронтовик. - Но наш капитан мое предостережение проигнорировал и поднялся на сосну в то время, когда солнце с немецкой стороны светило. Только он стереотрубой шевельнул, как снайпер стой стороны блик засек и вы­стрелил, уложив капитана наповал".

Случались и курьезы. Дважды Петро­ва брали в плен... советские солдаты.

"Однажды выскочили откуда-то какие-то пацаны ростом меньше вин­товок, которые они на меня наставили, - улыбается Виталий Александрович.

- Видно, из недавно призванных. Стой, кричат, фриц проклятый. Да ведь их понять можно: польскую форму они увидели впервые, да и в руках у меня был не легендарный отечественный ППШ, а немецкий автомат, а за поясом не ТТ, а опять-таки немецкий пистолет парабеллум (он надежнее). Что можно было подумать? Хорошо, хоть с пере­пугу не застрелили. Когда же в штабе, куда меня отвели, разобрались, то недоразумение разрешили истинно русским способом - напоили меня са­могонкой до потери сознания. Кстати, о самогонке. Был еще один интересный случай под Берлином. Напротив нас располагались позиции юнгштурмовцев. Это был последний резерв фюрера -15-16-летние мальчишки. Мальчишки-то мальчишки, а хитрые. Считая всех русских горькими пьяницами, они при­норовились ловить нас на "живца": кла­ли на видное место фляжку со шнапсом и ждали, когда русские попытаются ее добыть. Тут-то его, голубчика, и смерть ждала. Вот и в этот раз положили они фляжку на поленницу, стаканчик сверху примостили, только огурца соленого не хватает, и принялись наблюдать. Взял меня азарт, и решил я ту фляжку у фрицев из-под носа выкрасть. Подож­дал, пока юнгштурмовца солнышком не разморило, быстро подполз и фляжку увел. Когда этот мальчишка от дремы очнулся, фляжки и стаканчика уже на поленнице не было. А эту фляжку я и по сей день храню..."

Дерябин В.

//Диалог.- 2008.- 18 апр.- С. 7.