МБУ «Центральная городская библиотека»

За красавицей церковью в сосновом бору можно наткнуть­ся на нечто неожиданное. Среди густых зарослей травы и малинника лежат надгробные плиты. Одна из них 19-го века с экзотическими ятями и ерами. "Здесь покоится младенец Виктор Межевников. Родился в 1869 г. 17 апреля. Умер 24 мая 1874 г. Жил 5 г." Две другие более  позднего времени. На мраморе, схваченном бетонной глыбой, которую, видимо, вывернули с постамента, выгравировано: "Ушакова Галина Ивановна. 1934-1950". А вот еще один скорбный камень. Мраморную плиту кто-то прислонил к сосне: "Олейник Леон Арефьевич. 1905-1947", и внизу "От детей..." Осталь­ные слова поглотил муравейник.

Кто бы мог подумать, что здесь покоятся мерт­вые!

По истории прошлись бульдозером

Как зыбко все в этом мире, как измен­чиво. Всего несколько столетий назад по северским землям скакали табуны кир­гизов. Поля, леса, реки - все было в пер­возданном виде, и кочевники чувствова­ли себя здесь хозяевами. Но со време­нем картина стала меняться. Вслед за возведением томского острога выросли стены мужского монастыря у устья Кир­гизки (нынешний поселок Чекист), а век спустя неподалеку от монастырских зе­мель служилый человек Иван Белобородов основал деревню.

Белобородово росло. Его дома и ого­роды змейкой пробежали по берегу Томи. Рождались и умирали люди. Вре­мя неумолимо летело вперед, изменяя черты деревни. И ей, как и любому ее жи­телю, суждено было уйти. Таков вселен­ский закон - всему когда-то приходит ко­нец. И сегодня лишь указатель останов­ки "Белобородово" одноногим памятни­ком былому стоит на месте, где когда-то заканчивалась сельская улица. Выходи, деревенька! Приехали.  Для тебя это ко­нечная...

Последние деревенские морщинки - избы и огороды - исчезли с лица Северска в 80-х годах, и единственное, что со­хранилось до наших дней - надгробные плиты на старом белобородовском клад­бище.

Хоронить здесь перестали в середине 50-х годов прошлого века. А в 70-х, ког­да начали строить кинотеатр "Россия", разрешили людям "переселить" своих умерших предков на более просторное городское кладбище. Но сколько могил осталось на прежнем месте! Практичес­ки все нетронутые холмики срыли. По территории кладбища прошла тяжелая техника, площадку выровняли. Кое-какие могилы провалились, некоторые попали под ковш экскаватора. На глиняных кучах валялись почерневшие доски гробов, ос­танки умерших. И ученики окрестных школ пугали одноклассниц страшными находками.

И лишь одну часть кладбища мало кос­нулось святотатство. Это тот зеленый оазис, который сохранился между кино­театром и церковью. Правда, сюда при­шли другие варвары. В тихих уголках сосняка, подальше от людских глаз, со­биралась нигде не работающая пьянь. Надгробие Ушаковой превращалось в стол для пол-литра и закуски. Покой мертвых нарушали горланистые песни алкашей и непристойный женский хохот. И только старенькие бабушки по-пре­жнему в Родительскую субботу носили на кладбище цветы и печенье. Навещали заброшенные могилки совершенно чужих людей - их-то кто помянет? Незатей­ливые букеты у плит Межевникова, Ушаковой, Олейника появляются и сегодня.                                                                                    

Сложно в нашем городе отыскать их родственников. Возможно, родни не осталось. Фамилия Олейник довольно распространенная, Ушаковых еще боль­ше, Межевниковых вроде бы нет. Не по­мнят такие фамилии и старожилы-белобородовцы, хотя, судя по дате смерти, всe они (кроме Ушаковой) могли по­явиться здесь до строительства города и СХК - до 1949 года. Кем же были эти люди?

Тятя, тятя, наши сети…

По данным переписи населения Белобородова 1916 года, среди коренных жи­телей деревни не было Межевниковых (впрочем, как и Олейников, и Ушаковых). Не встречаются они в списках старожи­лов 18-го и 19-го веков. Возможно, се­мья пятилетнего мальчугана перебра­лась в Сибирь из европейских губерний после отмены Крепостного права в поис­ках лучшей доли. Маловероятно, что его родители были поляки, которых активно переселяли в это время на сибирские просторы после известного восстания. Уж больно фамилия русская.

В любом случае Межевниковы должны были быть довольно состоятельными: в конце 19-го века надгробные плиты име­ли только очень богатые и почетные люди. Обычно заказы шли от городской элиты. В деревне могли себе позволить такое немногие, чаще обходились крес­тами. Не исключено, что родители маль­чика были из зажиточных томичей и при­езжали летом в Белобородово на дачу.

Есть еще одна версия. Но она малове­роятна. Мальчик был одним из тех мно­гочисленных утопленников, которых вы­носила на белобородовскую излучину Томь. Когда бедолагу прибивало к бере­гу, жители деревни относили его в сто­рожку при кладбище. Там обмывали, вы­зывали представителей власти и хорони­ли, причем обычно за оградкой - а вдруг самоубийца? Но погребали, видимо, только неопознанных мертвецов либо своих, деревенских. Чужих забирала родня из селений, что расположены выше по реке.

Святая земля за колючей проволокой

Могилы Ушаковой и Олейника связа­ны с небольшим, но довольно насыщен­ным пластом истории. Раскулачивание 20-х - 30-х годов прошлого столетия уве­личило численность населения Белобородова. Возможно, среди спецпересе­ленцев были Ушаковы и Олейники. Кре­стьяне, сорванные с обжитых мест, ли­шенные скота и большей части имущества, чтобы прокормить семьи, хвата­лись за любую работу. Видимо, строили они и корпуса детской коммуны "Чекист", куда свозили беспризорников аж из са­мой Москвы. Одни жертвы коммунисти­ческого террора помогали выжить дру­гим.

"Учеба и труд - все перетрут!" - под та­ким девизом в коммуне шел процесс пе­ревоспитания. Ребята получали среднее образование и профессию. В коммуне работали сапожная и деревообрабаты­вающая мастерские, фабрика музыкаль­ных инструментов. На этих предприяти­ях трудились не только коммунары.

Некоторые старожилы обвиняют бес­призорников в поджоге Покровской цер­кви, построенной на территории Архи­мандритской заимки - монастырской земли. Туда испокон веку ходили белобородовские и иглаковские жители. Де­ревянная церковь сгорела в 1937 году - в ночь перед Рождеством. Что это было - радикальный метод борьбы коммуна­ров с опиумом для народа или результат чьей-то шалости, - мы уже никогда не уз­наем. Но гибель храма оказалась знако­вым явлением: вскоре на святую землю монастыря пришел ГУЛАГ. Веру и мило­сердие сменили отчаяние и тирания.

Смертельная "проба"

Все для фронта, все для победы! В 1941 году на Чекист эвакуировали Харьковский минный завод. Этап за этапом прибывали все новые и новые заключенные - политические и уголовники. Но численность в лагере не росла. Тяжелый труд подрывал здоровье каторжан, уносил тысячи жизней. Редко кто выдерживал месяц-полтора работы в литейном цехе.

Выражение "сыграть в ящик" звучало здесь в буквальном смысле. Бывший заключенный лагеря "Чекист" Слейман Мазитов вспоминает (текст письма, xpaнящегося в фондах северского музея, немного переработан): "Из больничных корпусов мужской зоны почти каждый день вывозили мертвецов в ящике. Этот ящик, шириной чуть больше метра и такой же высоты, был установлен на санях. На шарнирах крепилась не только верхняя крышка - для погрузки и разгрузки, но и задняя, торцовая. Ее открывали надзиратели-вахтеры перед вывозом мертвецов из лагеря. Надзиратель "пробовал" каждого покойника острым, как шило, железом: не жив ли кто? Эта "проба" приходилась кому в пятку, кому в голову".

Страшный груз везли на белобородовское кладбище, скидывали в одну траншею за оградой освященной земли и закапывали. Некоторые местные жители говорят, что такие братские могилы были и на месте кинотеатра "Россия", За зиму там накапливалось много умерших заключенных. Весной яма наполнялась водой, они всплывали. Смрад был ужасный...

Теперь здесь культурно-развлекательный центр. А вот рядом с другой братской могилой выросла необычная сосна, напоминающая крест. Среди прихожан существует легенда, что дерево это появилось в память о мучениках, погибший за веру.

Златоглавый памятник

После войны, до начала строительства города, в чекистский лагерь отправляли ослабленных заключенных с Колымы и других не столь отдаленных мест. На предприятиях Томска и Чекиста вместе трудились бывшие власовцы и несправедливо обвиненные по роковой 58-й статье (враг народа), осужденные за особо тяжкие уголовные преступления и "бытовики".

В 1949-м году, когда начали ковать ядерный щит, пришла жесткая директива - никаких политических заключеных на стройке! Но они продолжали работать и умирать на северской земле. На белобородовском кладбище и в других местах, где располагались новые лагеря, появлялись могильные столбики.

Возможно, по этим единственным памятникам родные могли найти могилки репрессированных близких, cделать мраморное надгробие. Но это только  теория. Вряд ли в те годы им бы рассказа ли о секретном Томске-7.

Можно выдвинуть множество версий о том, кто же лежит на белобородовском  кладбище. Возможно, Леон Олейник - военный, безвременно почивший вдали от дома, а Галина Ушакова - дочь кого-то из первостроителей. Но не в этом суть. Рядом с нами находятся последние осколки истории северской земли, не знать о которой мы просто не имеем права ради будущего, ради искупления грехов лихолетья...

И если пойдете помолиться в Богородице-Владимирскую церковь, ставшую своеобразным памятником всем ycoпшим белобородовцам, заключенным, воинам и первостроителям, помяните тех, кто покоится на кладбище, тех, с кого начиналось наше настоящее. А потомки, быть может, поставят и за нас свечу...

Новокшонов С.

//Диалог.- 2004.- 22 июля.- С. 4.