Иванов Геннадий Федорович
Дети военной поры... У них было особое, опаленное войной блокадное детство. Они росли в условиях голода и холода, под свист и разрывы снарядов и бомб. Это был свой мир, с особыми трудностями и радостями, с собственной шкалой ценностей. Они: были такими же блокадниками, как взрослые. И погибали так же.
...Жила-была счастливая советская семья в ленинградской коммунальной квартире в 500 метрах от Ладоги: папа - морской офицер, мама - служащая военно-морского училища, две дочки и он, долгожданный сыночек. В то лето 1941 года девочек отправили на каникулы в Псковскую область, к бабушке. 22 июня 1941 года псковичи, как и вся страна, были потрясены сообщением о начале войны с фашистской Германией. Но в первые дни люди не получали достоверной информации, поэтому верили, что враг будет остановлен и разбит у западной границы. В начале июля гитлеровцам удалось прорвать сопротивление советских танковых дивизий и взять Псков. В городе установился суровый оккупационный режим. Геннадий Федорович с сестренками всю войну находился в разлуке: сестры в оккупации в деревне под Псковом, он с мамой все 900 дней и ночей провел в блокадном Ленинграде.
Их отца забрали на фронт, а через месяц пришла телеграмма, в которой говорилось, что он пропал без вести.
Все самое дорогое в воспоминаниях Иванова Геннадия Федоровича связано с именем мамы. С расстояния в десятки лет особенно ясно видно, какая ноша легла на плечи мамочки. Общие на всех взрослых военные тяготы, но, кроме того, - он, годовалый малыш! К началу Великой Отечественной войны маленькому Гене не было и года. Да, он многого не видел. Не видел, как под жестоким огнем люди раскапывали снег на полях, надеясь найти хоть одну картофелину. Не видел, как ловили и ели собак, как в скованном 40-градусными морозами и лишенном воды городе, обессиленные люди падали на улице замертво. Но у него есть свои, детские воспоминания. Вот что он рассказывает:
- Каждое утро моя мама уходила на работу пешком. Мама вынуждена была оставлять меня на целый день одного в пустой квартире в голоде, в холоде, лежащим в кровати. Дров у нас не было, электричества тоже. Возвращаясь поздно вечером домой, мамочка не знала, увидит ли меня живым, меня она мыла, чем-то кормила. Начал я ходить в год. А вот потом, когда начался страшный голод, я сильно ослабел, еле двигался, еле ворочал языком, не мог ходить. У всех детей Ленинграда была общая болезнь — дистрофия. Дети умирали дома и на улице. Дети были похожи один на другого: скелет и на нем живая голова.
Как говорит Геннадий Федорович, «фашисты бомбили город изрядно». Во время воздушных тревог его никто не выводил ни в какое убежище. Сидел дома, со временем уже не замечая ни постоянного воя сирен, ни звуков бомбежки, ни непрерывного треска зениток... «Нас мучили только голод и холод. Жизнь нашу поддерживали продовольственные карточки на хлеб. В день на ребенка выдавалось 100 граммов хлеба, на взрослого - 200 граммов». Муки в этом хлебе не было. Его выпекали из мякины, отрубей, целлюлозы. С тех пор Геннадий Федорович бережет каждую крошку, он не знает, что такое выбросить хлеб.
Каждый человек хранит в памяти какой-то момент своей жизни, который кажется ему переломным в дальнейшей судьбе. Геннадий Федорович вспоминает, когда после снятия блокады их, истощенных детей, бессильных, не способных передвигаться, в сопровождении добрых и чутких ленинградских женщин-воспитательниц вывезли за пределы города в палаточный лагерь на несколько месяцев «на откорм». Там детей кормили, лечили. Здесь их возвращали к жизни. Кормили аж по 8 раз в день и в прямом смысле ставили ребят на ноги.
Разруха и голод продолжались и после войны. Геннадию Федоровичу неловко до сих пор вспоминать один случай. Когда он учился во 2-м классе, он случайно забежал в столовую, где учителя накрыли «богатый» стол. Взгляд мальчика привлек красный цвет. Это был винегрет. Школьник буквально оцепенел, он не мог сдвинуться с места, закружилась голова. В его семье таких «деликатесных» блюд никогда не кушали.
Блокадное детство истощило организм Геннадия Федоровича. Слабость, физическая утомляемость сделали свое дело: до 13-14 лет он не мог ездить на автобусе. Даже когда он проезжал всего одну остановку, у него начиналась кружиться голова.
На вопрос, что у Геннадия Федоровича было в жизни самое страшное, не раздумывая отвечает: «Блокада!»
Главным делом жизни стала для Геннадия Федоровича музыка. Начал обучаться музыкальной грамоте в музыкальном училище, когда уже имел рабочую специальность. В Северск приехал по распределению в 27 лет. Играл в военном оркестре, служил в Музыкальном театре тромбонистом. Более 50 лет связывает судьба Геннадия Федоровича с супругой Валентиной Филипповной, тоже служащей Музыкального театра. И дочь, и внук - последователи славной музыкальной династии.
Молодые душой супруги не хотят сидеть дома! Они очень оптимистичные люди. До сих пор они любят жизнь, даже в свои преклонные годы желание жить - это то, что вошло в плоть и кровь еще в блокаду. Музыка их связала. Оба любят танцевать рок-н-ролл, вальсировать на площадках Северска и Томска. Ежедневно гуляют по 3 часа. И жаловаться в мирное время им вообще не на что, потому что хуже, чем было, быть уже не может.
Помнить историю своего народа нужно не только потому, что память сохраняет человеческое достоинство, но, и чтобы понимать смысл своей жизни. Геннадий Федорович желает нынешнему поколению вести здоровый образ жизни, мечтает о том, чтобы никогда не пришлось нынешним детям испытать ужасы, которые обрушивает на людей война.
Из личных воспоминаний
// Победа в сердцах поколений... - Томск: Дельтаплан, 2015. - 432 с., ил. – С. 50-51.
