Бондарева Галина Сергеевна
В жизни каждого человека есть место событиям, которые навсегда остаются в его памяти. Для нескольких поколений россиян этим событием стала Великая Отечественная война. Солдаты, труженики тыла, дети – все они стали невольными участниками и свидетелями трагедии. Судьба отдельного человека вплетается в единую картину прошлого и становится частью истории целого государства. Воспоминания людей, переживших весь ужас той войны, людей, живущих с нами рядом, наполняют историю личностным смыслом, не позволяя нам забывать прошлое.
Галина Сергеевна Бондарева 42 года проработала учителем русского языка и литературы в СОШ № 193, была из тех детей, кого война лишила детства.
«Лето 41-го года, - вспоминает Галина Сергеевна, - мы с мамой решили отдохнуть у своих многочисленных родственников, которые жили за сто километров от Ленинграда. Помню день, когда маме нужно было уехать в Ленинград, а я осталась со своими тетушками, дядями, двоюродными сестрами и братьями. В какой-то из дней все стали собираться, я слышала слово «немцы», говорили, что надо уезжать в деревню Крестцы. Собрались все родственники. Уезжали на лошадях.
Мы подъезжали к перекрестку центральных дорог, одна из которых шла к железнодорожной станции, как вдруг длинная вереница обозов остановилась. Я увидела, как по дороге со станции бежала молоденькая женщина с одной только маленькой сумочкой в руках. Это была моя мама. Я рванулась к ней навстречу. Мама попрощалась со своими знакомыми, родственниками, и мы тут же быстро, как могли, побежали на станцию. Там нас ждал начальник, чтобы посадить на поезд, который уходил в Ленинград.
Народу было в вагонах очень много. Пока мы ехали, началась бомбежка. Было невыносимо жарко, светило солнце, а я все время смотрела в окно и не могла понять, почему светит солнце, гремит гром, а земля и огонь взлетают вверх? И когда я спросила у мамы, почему так, она мне ответила, прижав мою голову к себе: «Доченька, прячься! Это – война, это война началась!»
Немцы бомбили. Справа и слева взлетали вверх клубы огня, земли, но ни одна бомба не попала на железнодорожное полотно и в состав. А вскоре мы приехали в Ленинград…
Конечно, тогда никто из нас не знал, что мы въехали в ад. Город опустел, оказалось, что многие уже уехали. Еще было тепло. Я помню, как однажды ночью слышался дикий-дикий гром. Оказалось, это немцы бомбили продовольственные «Бадаевские» склады. Это я, конечно, узнала от взрослых, от мамы. Все горело, доносился запах горелого мяса, рыбы, сахара, муки, хлеба – запах всех сгоревших продуктов питания. А зимой на сгоревшие склады ходили люди, в том числе и моя мама. Она приносила самую настоящую землю, пропитанную всеми запахами горелой еды, была она и соленой, и сладкой, и горькой, но пахла все равно вкусно, и мы ее ели.
А потом началась ежедневная бомбежка Ленинграда. Вначале стреляла общая артиллерия, заряды визжали – как они страшно, противно визжали! – а потом была дикая, минометная пальба, после чего слышался гул немецких «мессершмитов», и начиналась бомбежка. Обычно все это начиналось или в половине шестого, или в шесть – точно не помню, но всегда в одно и тоже время. В основном мы прятались в бомбоубежище, но когда мама дежурила (а ее дежурство было на чердаке, так как туда иногда попадали зажигательные бомбы, и их надо было сбрасывать вниз) я шла вместе с ней.
И знаете, мне запомнилось, как однажды, когда была такая сильная бомбежка, очень сильная, мы ушли в бомбоубежище, а там вдруг погасили все лампочки. Оказалось, что из-за очередного страшного взрыва сломался генератор, везде была кромешная тьма – нас засыпало. Пришлось выходить через другой выход. Но чтобы сделать это, нужно было ползти на четвереньках. Мама привязала меня к себе поясом и все время дергала, так что я даже ворчала: «Хватит дергать, я ползу».
Где-то в августе 1942 года нас стали эвакуировать. Сказали, что иначе мы умрем. Собрали все, что только можно, и поехали. Я запомнила слова: «Нас везут на Борисовскую Гриву. Это выход к Ладоге». Там уже стояли огромные самоходные баржи. Нас всех туда посадили. Баржи находились на далеком расстоянии друг от друга. И нас стали бомбить немцы. Ой, как нас бомбили! Со всех сторон взлетали вверх фонтаны воды. И вот я помню, если бомба попадала в баржу, то тут же быстро-быстро бурлила вода и судно уходило под эту воду. Знаете, впоследствии я вспоминала все это, читая поэму А. Т. Твардовского «Василий Теркин», когда наткнулась на фразу: «Люди теплые, живые, все на дно, на дно, на дно». Немцы бомбили, а мама все это время меня прикрывала собой. Как через этот ад мы прошли, как не пошли на дно, я не знаю, видно судьба.
Когда мы приплыли на другой берег, матросы нас выгружали и говорили: «Видите, стоит товарняк? Бегите как можно быстрее и залезайте в любой вагон, только скорее!» Вот как бежали, как залезали, не знаю, но хорошо помню, что в каждом товарном вагоне были сено и солома, можно было лечь на что-то мягкое.
Состав шел практически без остановок, поезд останавливался только в местах, где можно было накормить людей, вынести тех, кто умер. Нас осматривали врачи, делали какие-то уколы – может, ставили прививки, может, кололи витамины. У нас была строгая диета: нельзя было съесть лишний кусок хлеба, обязательным был суп с овощами и мукой.
Наконец мы доехали до Кузбасса, остановились в городе Сталинский, ныне это город Новокузнецк. Стали потихоньку выходить из вагонов и идти навстречу уже ждавшим нас подводам. На каждой из них было сено, садили в одну подводу по пять-шесть человек и развозили по самым дальним деревенькам. Мы ехали целую ночь с гоы на гору и, наконец, остановились в глухой таежной деревне Есауловке. Спасли нас простые деревенские люди, которые порой делили с нами не только кров, но и еду.
Война круто изменила нашу жизнь, и в Ленинград мы не вернулись. Я закончила филологический факультет Сталинского педагогического института и всю жизнь проработала в школе.
Из личных воспоминаний
// Победа в сердцах поколений... - Томск: Дельтаплан, 2015. - 432 с., ил. – С. 45-46.
