МБУ «Центральная городская библиотека»

Участнику великой отечественной войны Любови Тимофеевне Булановой в нынешнем году исполнится 97 лет. Воевала она три года в составе 268-го истребительного авиаполка 310-й истребительной авиационной дивизии. Была, как и ее боевые подруги, техником-стрелком авиационного вооружения, коих попросту называли оружейницами.

Имеет награды - орден Отечествен­ной войны II степени, медаль «За побе­ду над Германией», юбилейные медали. Будучи у Любови Тимофеевны в гостях, первым делом попросил ее надеть пид­жак с наградами и сфотографироваться.

• Он у меня тяжелый, - заметила она. - Хотя награды на войне получали не мы, а другие. Наш полк сильно не баловали.

Обратил внимание на то, что ветеран с трудом передвигается - ноги сильно болят, зато она по-прежнему пребывает в ясности ума и на свою память не жалуется.

На хуторе близ станицы

Помнит, как она маленькая помогала родителям строить свой дом. Тогда, ког­да началась коллективизация, раскула­чили и хозяина, на которого батрачил отец. Всем предложили вступить в кол­хоз, обещали выделить собственную зем­лю. И их семья, не имевшая своего утла, жившая в станице Фастовецкой Красно­дарского края то у друзей, то у родствен­ников, записалась на заселение хуторов. Их хутор в то время представлял собой большой участок земли в несколько де­сятков гектаров. Здесь и организовался колхоз, рядовым членам выделили участ­ки. Места там степные, лес ценился очень дорого. Отцу выделили четыре бревна, ко­торые стали основой для стен из камыша.

• После этого мы замешивали глину с конским и коровьим навозом, песком, делали саман, лепили из него кирпичи и положили сушить - стены складывали из них уже весной. А в ту зиму у нас были камышовые стены и такая же крыша. Зима была тяжелой, очень холодной для тех мест, - рассказывает Любовь Тимо­феевна. - Отец трудился в колхозе коню­хом, мы с братьями работали по дому, на огороде, ходили за скотом. Крестьянский труд всегда был тяжелым, а у нас к тому же случилось несчастье - мама тяжело заболела и не могла даже передвигаться. Как потом выяснилось, у нее была опу­холь мозга, которая и свела ее в могилу в 1936 году.

В начале тридцатых годов в колхозе построили школу. В избе было две ком­наты, в одной комнате учились 1-й и 2-й классы, а во второй 3-й и 4-й классы. На всех была одна учительница. Тогда мно­гим вполне хватало тех знаний, которые давались здесь. Поэтому, когда я ее закон­чила, отец сказал: «Все, хватит учиться, иди работать в полеводческую бригаду, к подругам». Но муж сестры уговорил мо­его отца разрешить мне получить среднее образование.

Надо сказать, учеба давалась мне не­легко. Средняя школа была в станице Фастовецкой, в 7 километрах от нашего хутора. Каждый день я, Павел Ковален­ко и Зина Козлова ходили туда пешком. Остальные дети не имели возможности - не было одежды и обуви. При этом мне надо было следить за двумя своими бра­тьями и за хозяйством - надо было обра­ботать гектар нашего огорода, да к тому времени у нас уже появилась корова, куры. Так что уроки я и не готовила. Тем не менее, с немецким и русским у меня было хорошо.

Комсомольцы-добровольцы

Школу Любовь Дрыгина (девичья фа­милия нашей героини) закончила летом 1941-го. О начале войны на хуторе узна­ли через пару дней - в колхозе не было радио. Тогда прискакал посыльный из района, ехал на лошади по улице, стучал кнутом в окна домов и кричал: «Война началась!»

После выпускного они, не сказав об этом родителям, всем классом пошли в военкомат и написали заявления: мол, хотим добровольцами на фронт. Мальчи­ков сразу призвали в армию, а девочек - почти год спустя.

Повестку из военкомата Любовь по­лучила в начале мая 1942 года. Вообще-то она могла остаться дома, ведь отцу было шестьдесят лет, а братику - пять. Но бу­дучи ответственным человеком, комсо­молкой, она сделала тот свой осознан­ный, добровольный выбор, когда еще писала заявление в военкомате.

Помню, вся станция была заполнена молодыми девчонками, - говорит Лю­бовь Тимофеевна - Подошли вагоны- телятники, в которых были только ска­мейки, туда мы и загрузились со своими вещмешками. Мы ехали всю ночь, и на небе была такая большая луна... Ис­пугалась я только, когда поняла, что мой маленький братик Коля остается без присмотра. Но моя невестка на вокза­ле сказала «Не беспокойся, Колю мы не обидим». А больше никакого страха у меня не было.

Когда нас, девчонок, привезли на ме­сто, нас первым делом отвели в баню, помыли и подстригли «под мальчиков», поотрезали нам все косы. Когда нас оде­ли в гимнастерки, мы друг друга долго не могли узнать.

Потом нас обучали строевой подго­товке, ползать по-пластунски, ориенти­роваться на местности. Мы изучали вин­товку.

В конце июня 1942 года за нами при­ехали представители военных частей. По голубым петличкам я поняла, что это летчики. Когда меня и еще несколь­ко девчонок привезли на место назначе­ния - это оказался 268-й истребительный авиаполк, нам объявили, что мы будем служить в качестве стрелков авиавоо­ружения. Что это за воинская специаль­ность, я тогда даже не подозревала.

Полку прибыло

На вооружении полка в то время были истребители Яки и штурмовики Илы. Наши войска с тяжелыми боями отступа­ли из Крыма.

Наш полк был истребительным авиа­полком ночного базирования ПВО, - продолжает свой рассказ ветеран. - Мы должны были прикрывать отступления наших частей, охранять ночью железно­дорожные станции, нефтебазы, перепра­вы через Керченский пролив. Когда мы сдавали Керчь, в нашем полку погибло три четверти летного и технического со­става. Бои были страшнейшие, шли день и ночь. Мы тогда находились в капонире на аэродроме.

Наш аэродром бомбили...

Авиация у нас работала в нечеловече­ском режиме. Каждый летчик совершал боевой вылет через каждые сорок минут. За это время необходимо было полностью подготовить самолет к бою. Осматривали планер и его механизмы,- проверяли дви­гатель и заправляли' самолет механики, инженеры и младший состав - это были мужчины. Нашей женской задачей было почистить и снарядить оружие.

За каждым летчиком и обслуживаю­щей бригадой был закреплен свой само­лет. Что касается нас, стрелков, то мы в любую погоду зимой и летом находились на аэродроме, ожидая прилета своих ма­шин. Конечно, зимой было труднее, но мы закутывались в чехлы от самолетов, так и согревались.

Честно говоря, я не помню каких-то мелких технических деталей, не могу ска­зать, насколько сложна была та или иная пушка или крупнокалиберный пулемет. Нашей задачей было сделать так, что­бы все было чисто и работало исправно. Если бы оружие в воздухе заклинило по нашей вине, то нас ждал бы трибунал.

Работа была не из приятных. Патро­ны приходили в больших металличе­ских ящиках, уже снаряженными в лен­ты. Все было залито смазкой, и перед тем как зарядить такую ленту в пушку или пулемет, ее надо было полностью очистить и насухо вытереть от масла. Одна лента для нашего крупнокалибер­ного пулемета весила порядка 12 кило­граммов. Мы вешали ленты на плечи и бежали с ними к своим самолетам. Кро­ме этого, мы следили за кислородными приборами, некоторые из нас перекла­дывали парашюты. Еще мы дежурили на КП, принимали военные донесения, когда шли бои, наносили на карту дан­ные. И конечно, ходили в круглосуточ­ный наряд.

В конце лета 1943 года мы получили американские «киттихауки». В каждой плоскости у него было по три пулемета, пушки не было. Не знаю, как было на них летать и сражаться, но при посадках и на взлетах на этих самолетах летчики нашего полка потерпели немало аварий. Снаряжать оружие «киттихауков» было тяжелее - лента с патронами к его пуле­метам была тяжелее на три килограмма, чем наша. А в начале 1944 года у нашего полка забрали эти «киттихауки» и дали новые «аэрокобры». На них мы и закан­чивали войну. Мы освобождали Керчь, потом Украину, Кубань, Львов, Польшу, войну окончили в Германии и не дошли до Берлина всего 140 километров.

В масле с ног до головы

Насколько я помню, никаких романов между молодыми девчонками и парнями, аэродромной обслугой или летчиками не было. Мы же были деревенскими, очень боялись старших - ведь нас родители воспитывали традиционно, в строгости. Конечно, нам нравились парни, мы с дев­чонками тихо меж собой обсуждали сер­дечные привязанности, делились секре­тами, но не более того. И парни нас очень берегли и никогда не обижали.

Мы, заряжая оружие самолетов, все время были с ног до головы в машинном масле. Бани, бывало, мы не видели по два-три месяца. Но мы все-таки нашли способ поддерживать свой внешний вид в порядке. Свои рабочие комбинезоны стирали в авиационном бензине - масло все мигом смывалось, а сам комбинезон сох буквально пару минут. Но и запах от нас шел соответственный.

За время войны нашему полку однаж­ды все-таки удалось сделать передышку. Летом 1943 года, когда наших летчиков пересаживали на «киттихауки», мы де­сять дней отдыхали под Куйбышевом. Наш полк участвовал в съемках фильма «Небо Москвы». Тогда мы и на речке ку­пались, и даже танцы устраивали. Конеч­но, граммофона в полку не было, один авиатехник играл на гармони.

Никакие артисты к нам никогда не приезжали. Наша часть не то чтобы бед­ненькая была, она все время находилась в постоянной боевой готовности. Мы были полком ПВО, а потому должны быть го­товы взлететь днем и ночью.

Когда вошли в Европу, то, считай, ничего особенно не видели - ведь мы перелетали с аэродрома на аэродром и смотрели на землю только сверху. Под Краковом наш аэродром находился по­среди леса, идти специально куда-то в го­род мы не могли.

Было страшно и жутко

А когда вам было особенно страшно, жутко? - спрашиваю я ее.

Самое страшное было в Керчи, ког­да мы ее сдавали, - ответила она. - У немцев налеты, налеты. Сыпались эти бомбы как звезды с неба. И люди гиб­ли, гибли, и мирное население, и во­енное. А еще много людей утонуло в море, когда пытались спастись на пло­тах, которых было, кажется, тысячи. Волна накроет плот, и он идет ко дну. Жутко было и когда однажды наш аэрод­ром немцы полтора часа бомбили. Попа­ли в склад боеприпасов и склад горючего полыхали, казалось, и небо, и земля.

Мы с Ниной Очкасовой упали лицом в землю. Бомбы и пули летят. Я еще силь­нее прижалась к землице. Молитва «Жи­вые помощи» со мной была, которую мне написала папиного брата жена, очень на­божная женщина. Я не молилась, толь­ко шептала: «Господи, спаси меня Бога ради». А у Нины нервы не выдержали. Вскочила. Я ее за ногу схватила. Она все равно побежала. Два шага успела сделать и упала - ей осколок попал прямо в жи­вот, из которого все вывалилось. Сразу скончалась. А я лежала.

Когда мы освобождали Керчь, тоже было жутко. На берегу вода красная от крови. И уже по трупам бегают, прыгают матросы на берег с катеров.

А вот когда под Краковом наш аэро­дром бомбили и снаряд разорвался в паре метров от самолета, на крыле которого я в этот момент находилась, испугаться я не успела. Меня страшной взрывной вол­ной сорвало с самолета, и я сильно удари­лась о бетонированную взлетную полосу. Так я оказалась в госпитале, где упросила врачей отпустить меня недолеченной в авиаполк, который взял курс на Берлин. Теперь мое изувеченное колено дает о себе знать все сильнее и сильнее.

Ради родных и близких

Потом были окончание войны и мирная жизнь, знакомство с будущим своим мужем, женитьба, прибытие в 1949 году в Северск в качестве первостроителей, работа в МСУ-74. С мужем они вырастили и воспитали двух замечательных сыновей.

Об утрате родных Любовь Тимофеевна говорит с болью, о сыне с невесткой, внуках, правнуках и праправнуках – с радостью, восторгом. Они часто бывают у нее в гостях, с ними она часто общается по телефону. В курсе их дел и успехов.

Говорит, ради них она и живет. Потому и хочет дожить до ста лет.

 У меня большая сила воли. Она меня спасла в жизни. Я поэтому и долго живу, сказала Любовь Тимофеевна в конце нашей беседы.

Яковлев А.

//Диалог. - 2019. - 26 апр. - С. 7.