МБУ «Центральная городская библиотека»

Участнику Великой отечественной войны Борису Алексеевичу Арыштаеву в апреле исполнится 93 года. При общении с ним нельзя не отметить его интеллигентность, скромность. О том, как воевал против японцев, рассказывает без патетики. Можно было подумать, что там смерть не заглядывала ему в глаза.

Я спросил его о том.

- Ну как же, на войне не бывает спокойно. Всякое может произойти, - ответил он. - Я даже ранение в голову, чуть выше левого глаза, по­лучил осколком снаряда в ходе перестрелки с противником в Маньчжурии, в одном из горо­дов. Просто я вам забыл об этом сказать.

Служил, воевал он на Втором Дальнево­сточном фронте наводчиком миномета, в 34-й стрелковой дивизии.

За боевые заслуги был награжден орденом Отечественной войны II степени, медалями «За боевые заслуги», «За безупречную службу в Вооруженных силах СССР» трех степеней, «За победу над Японией».

Но обо всем - по порядку.

Вырос я в деревне

Мать я не помню, она умерла - мне еще двух лет не было, - рассказывает Борис Алек­сеевич. - Отец был первым председателем сельского совета села Спирино Ширинского района Хакасии. Потом его направили в район секретарем, затем - в Абакан, начальником областного финансового отдела. Когда насту­пил 37-й год и пошла такая заваруха, он сдал дела и ушел в деревню. Когда я подрос, спро­сил его об этом решении. Сказал, что боялся нас, меня и старшую сестру, оставить сирота­ми, если вдруг что-то с ним случилось бы, если бы его посадили.

Потом он женился на другой женщине. Так я в деревне и вырос. С малых лет работал в колхозе. Вначале коров пас, затем - лошадей, на которых любил скакать. Будучи в бригаде, копны возил, косил литовкой. А когда началась война, меня уже пересадили на конскую ко­силку. Осенью работал на уборочной: на само­сброске, это конная машина - грабли крутятся и пшеницу нагибают, и она косится, затем - на лобогрейке: коновод впереди лошадей гонит, а я - машинист. Сидишь на этой конной жнейке целыми днями, с утра сноп наберешь и сбро­сишь. И на молотилке я работал, когда мне ис­полнилось 14 лет. Вот такая жизнь у меня была.

Отца призвали в армию в 42-м. Я учился в седьмом классе. Школа находилась за семь километров от нашей деревни. Каждый день мы преодолевали это расстояние туда и об­ратно. Наверное, поэтому я и вырос такой вы­носливый. Так вот, учебу я бросил. Надо было семью кормить, маленьких детей, которые к этому времени в ней появились.

Когда в седьмом классе начались экзаме­ны, я тоже решил их сдать. Отпросился у бри­гадира. Директор школы повел меня в учитель­скую, спросил учителей: «Он сдаст экзамены?» Все подтвердили, что сможет.

Изложение я написал на пятерку. Ее по­лучили только двое - я и еще одна девчонка. Остальные предметы сдал на четыре и пять.

«Одевайся, солдат!»

В 1943 году мне уже исполнилось 17 лет. Стал на учет в военкомате, где меня хотели в военное училище направить. Но что-то, види­мо, не получилось.

Призвали в армию меня в ноябре. Помню, председатель колхоза выписал мне булку хле­ба, 200 граммов сливочного масла, снял с себя валенки, ватные брюки - он был моим род­ственником - и отдал их мне. Говорит: «Оде­вайся, солдат!»

Надел я еще отцовский полушубок и пошел в военкомат. Ночью ждали, когда подойдет эшелон. А часа в четыре утра нас посадили и отправили. Мы надеялись - на запад, а нас по­вернули на восток.

Приехали в Еврейскую автономную об­ласть, считай - на границу. Побыли в каранти­не. Затем отправили нас в отдельный батальон возле села Дежнево, где 32-й погранотряд стоял. Поселили нас в землянках. Конечно, были учения - пешие переходы мы совершали по 60 километров в сутки. Наверное, они нас и закалили.

Когда война на западе закончилась, помню, мы все из землянок выскочили: «Ура! Война кончилась!» Думали, что нас демобилизуют.

А потом началась война с Японией. Объяви­ли нам боевую тревогу. Взяли мы походное во­оружение, боеприпасы. Переправились через приток Амура - реку Биджан, которая так вы­шла из берегов, что получилось целое навод­нение. Все дороги были залиты, и мы пятнад­цать километров шли по грудь в воде.

Ночью пришли в деревню, заночевали в ней под открытым небом, а шел дождь. Я - в одной гимнастерке, ботинки с обмотками. Плащ- палатку у меня попросил комсорг, которую он мне не вернул.

Утром переправились через Амур, и началась наша война.

Засада в ущелье

Японцы отступали, уходили. Мы вместе с гаубичным дивизионом их преследовали, ино­гда попадали в засаду, где находились кукуруз­ные поля. Потом пошли горы, так называемые маньчжурские сопки.

Один раз мы хорошо попали. Дорога шла через ущелье. И там японцы устроили засаду. Ночью, представьте себе, из пулеметов по ко­лонне начали колотить. Наша головная походная застава быстро сообразила, вышла им в тыл и открыла огонь Мы тоже развернулись в боевой порядок - отстрелялись, отбились. Но наших солидно полегло. Из нашей роты парень погиб. Его потом в горах похоронили.

Тогда наш конный обоз отстал, и мы шли двое суток без пищи. Голодали. А потом с са­молета нам сбросили сухари и американские продолговатые банки с колбасным фаршем. Немного подкрепились и дальше - в путь.

Названия многих населенных пунктов, кото­рые мы прошли, я не знаю. Один город отби­ли и решили там поискать запасы продоволь­ствия, надеясь, что, может быть, что-нибудь и осталось. На складах, типа наших амбаров, нашли рис. Набрали его, а он оказался с пе­ском и галькой. Японцы его так перемешали, чтобы он нам не достался. Сваришь его - толь­ко воду можно попить. А жевать невозможно

Танкисты помогли

В другом городе, под Харбином, нашу роту оставили как комендантскую. Войск японских в нем, конечно, уже не было. Мы заняли их гар­низон, казармы. И вот нам сообщили о том, что готовится нападение на город японских войск, которые прятались в горах, в лесу. Видимо, у них закончились продукты.

Напали они ночью. Началась стрельба. И если бы не танкисты, батальон которых оста­новился на ночлег в городе, нам бы туго при­шлось. У нас же только стрелковое оружие да минометы. Развернули они танки и начали об­стреливать японцев. Мы, разумеется, тоже от­крыли огонь по противнику.

Вот в этой перестрелке я и был ранен в голову осколком снаряда, который разорвал­ся недалеко от меня. В полевом госпитале, в палатке, утром пришел в себя и услышал, как говорили про меня, думая, что я нахожусь в бессознательном состоянии: мол, он потерял много крови, наверное, не выживет. Выжил. Пролежал в госпитале недели полторы, и меня выписали.

Смертельная схватка

Однажды наш батальон встретился с бата­льоном японских смертников. Дело было так. Комбат приказал нам окопаться, развернуть боевой порядок, а сам пошел делать рекогнос­цировку местности, взяв с собой связного и телохранителей. И его окружили одиннадцать камикадзе, хотели взять его живым. Телохра­нителей они сразу убили, связного, у которого был ручной пулемет, ранили. Комбат схватил этот пулемет, ударом приклада уложил одно­го. Вступил в рукопашный бой и ликвидировал (раньше я говорил «убил», а теперь сказать так - язык не поворачивается) остальных, пока не подоспела помощь к нему. За это он получил звание Героя Советского Союза.

Еще в нашем полку был рязанский парень, которым повторил подвиг Александра Матро­сова - закрыл своим телом амбразуру долгэ- всеме—ой огневой точки. Мы тогда попали под обстрел. Из пулемета стреляют - не по­дойдешь. Он ползком пробрался к доту и лег на амбразуру. Пулеметная очередь - и нет его.

Ошибочка вышла

Помню, как объявили, что американцы при­менили ядерное оружие, а 2 сентября - что война с Японией закончилась. Мы, молодые парни, вздохнули с облегчением. Наш взвод посадили на кунгасы - две огромные лодки, связанные между собой. В каждую по две­сти мешков сои нагрузили - тогда же страна тоже голодала - и дали в дорогу тушу свиную. Приехали в город Цзямусы на берегу реки Сун­гари, где нас немного задержали. Кстати, там у нас произошло такое недоразумение. Катера амурской флотилии подходили по реке. Наш командир увидел их, подумал, что это остат­ки недобитых японцев, и дал команду открыть огонь из миномета. А те, раз стреляют, развер­нулись и начали по нам хлестать из разнокали­берных пулеметов. Наш командир, поняв свою ошибку, схватил красный флаг, выскочил на берег и поднял его. Остановил огонь. Смелым оказался наш подполковник, а ведь могли его из пулемета изрешетить.

Наверное, через двое суток, как мы и дого­ворились, наши лодки подцепил пограничный катер и потащил нас по Сунгари, затем - по Амуру прямо к той заставе, откуда мы ушли на войну с Японией. Порожний катер нас встре­тил. Знакомые, почти родные люди. Как мы братались! Высадились. С неделю побыли в своих землянках, затем перезимовали зиму в казармах в селе Новое. А потом нас отправили на Южный Сахалин.

Неспокойный Южный Сахалин

Там тоже неспокойно было первое время. Беспокоили разбежавшиеся японские войска.

Остатки Квантунской армии? - спрашиваю ветерана.

Нет. Там другие были. Квантунская армия, которую мы громили в Маньчжурии, отборная была. Они, будучи уже пленными, когда смо­трели на нас, усмехались. Мы - в старых гим­настерках, заплатанные, в обмотках. А у них все новенькое. Действительно такие отборные парни. Видимо, их специально готовили.

Так вот, про Южный Сахалин, где мы пробыли лето. Один наш военнослужащий ночью пошел в туалет и пропал. Пошли патрули его искать и обнаружили убитым.

Или другой случай. Отправили нас на сено­кос - надо было заготовить корм для лошадей на зиму. И рядом с нами стояло авиационное подразделение или часть. Они тоже послали своих заготавливать. А потом время кончилось - за продуктами они должны были приехать. Нет, не едут. Снарядили людей проверить, в чем дело. Поехали они туда, где дома с ого­родами по хуторской системе располагались друг от друга на расстоянии полтора-два кило­метра. Зашли в один.и под мешками из рогожи нашли их всех. Видимо, ночью японцы приш­ли, дневального или часового убрали, втихаря всех сонных перерезали и ушли.

Однажды в подземных складах типа под­земных штолен в шахтах мы обнаружили новые паровозы. Оказывается, их японцы получили из Америки, а когда началась война, они загна­ли их туда по узкоколейке - под гору, в тоннель и спрятали, а снаружи замаскировали. А один японец пришел и сообщил нам об этом.

Мирная жизнь

Вернувшись на материк, Борис Арыштаев окончил полковую школу в городе Куйбышевка-Восточная (ныне - Белогорск), после чего в 1950 году его и направили в Благовещенское пехотное училище. Там через год ему присвои­ли звание лейтенанта и направили в Примор­ский военный округ на границу - в укрепрайон, где обучал младших командиров в полковой школе.

Потом он уже в качестве военного строите­ля, руководя отделочными работами, служил в Красноярске-26, на Чукотке. В 1958 году его направили на «пятый почтовый», где его рота, а по сути двести с лишним человек, стала пере­довой, получила звание роты коммунистиче­ского труда.

Затем были Казахстан, где он снова под­твердил свою способность руководить боль­шим солдатским коллективом, в том числе «неуправляемой точкой». Так она называлась из-за плохой дисциплины у тамошних солдат, беспорядка в их казармах и так далее. Порядок он там быстро навел, сказав в первый день: «Ребята, я ваш новый командир. По образо­ванию я учитель (он, ранее закончив в армии десятый класс школы, в это время учился заочно на историко-филологическом факульте­те ТГУ). Я пришел, чтобы у вас был порядок. Нужно заняться отделкой, покраской казармы. После чего даю сразу отпуск трем солдатам». Когда приехала московская комиссия, она восхищалась чистотой в казарме, ее ухожен­ностью. Когда же все работы на этой «точке» закончились, Борис Арыштаев со своими под­чиненными выкопал бульдозерами котлован и сделал для солдат бассейн, который напол­нил ручеек, бежавший с горы. Еще попросил посадить деревья вокруг казармы, что и было сделано. Получился городок - аккуратный и чистый.

Где бы ни работал Борис Алексеевич, везде он к делу подходил не только ответственно, но и творчески, проявляя инициативу. Прослужив почти двадцать пять лет, уволившись из армии (его не хотели отпускать), он снова вернулся в Северск, где у него оставались жена, тогда уже болевшая, с сыном и дочкой.

Здесь он шесть лет проработал военруком в ПТУ-10, а затем - в двух северских школах.

О том, как его ребята занимали первые мес­та в военно-спортивной игре «Орленок», как он их возил по местам боев 370-й дивизии, сфор­мированной в Асине, какой обустраивал музей и военный кабинет, - об этом ветеран говорит увлеченно. И рассказывать об этом он может долго.

Несмотря на солидный возраст, на свое здоровье Борис Алексеевич не жалуется. Гово­рит, что только ноги, колени стали иногда бес­покоить. Он дважды вдовец. С первой супругой Зоей Алексеевной, по образованию тоже педа­гог, они воспитали двух своих замечательных детей - сына и дочь. Игорь, много лет ходив­ший в экспедиции, делая топографические съемки, до сих пор работает в Магадане - в Северо-Восточном государственном универ­ситете. Эльвира - музыкант, и ее две дочери тоже музыканты, окончили Саратовскую госу­дарственную консерваторию.

И у сына две дочки. Одна работает в Ма­гадане начальником отдела департамента зе­мельных и имущественных отношений. Другая, окончив московский вуз, уехала в Америку, где, получив дополнительное образование, рабо­тает директором в одной организации.

В общем, жизнь продолжается. И у Бориса Алексеевича она насыщенная и интересная.

Яковлев А.

//Диалог.- 2019.- 22 марта.- С. 5.